Я вообще совершенно спокоен.
Со скрипом открывается дверца. Я вытаскиваю ее тело. Трогаю пальцами шею. Я чувствую, как жизнь из нее уходит. Картинка включается с задержкой, как если в пульте у телевизора сели батарейки, но включается.
«Вот ведь, Тёмсон, — звучит голос у меня в голове. — Как неудачно получилось».
Я закрываю глаза. Голос становится яснее, будто приемник настроили.
«Ты, наверно, был прав, — говорит Таня. — Наш Жако боялся оставаться один, поэтому и помер».
«Не говори глупости», — отзываюсь я беззвучно.
«К людям это тоже относится».
«Успокойся, — говорю я с ней, как с живой. — Я не хочу тебя оставлять. Ты же всегда меня вытаскивала… теперь моя очередь».
«Я не обижусь. Мне даже не больно».
Ее рука холодеет. Я больше не слышу ее голос. Она уже где-то далеко, но я не уверен, что когда-нибудь смогу попасть туда же.
Сирены визжат: это прибыла полиция, а вслед за ней — и местная «скорая помощь». Я поднимаю голову. С дороги воняет гарью. Кузов «рэйнджровера» уже не белый, а грязно-бурый, от встречного «мерседеса» вообще ничего не осталось.
Какие-то люди спускаются с обрыва. Тащат носилки.
— Она умерла, — говорю я.
Санитар смотрит на меня участливо. Он меня понимает — наверно, он из Югославии или Болгарии. Он хлопает меня по плечу, как футболисты своего вратаря после пропущенного пенальти.
— Не плачь, — говорит он. — Выпей.
Лекарство довольно вкусное.
Какие-то люди в штатском разговаривают со мной по-английски. Фотографируют. На мне — ни царапины. Только кровь по-прежнему приливает к голове, и в висках звенит.
— Тот мертвый человек в белом джипе, он вам известен? — спрашивает полицейский на ломаном английском.
— F…ck, — отвечаю я.
— С вами все в порядке? — удивляется полицейский. — Пойдемте. Я отвезу вас в отель.
На полицейской машине — синие мигалки. Здесь такое яркое солнце, что даже в глазах темнеет. А может, это фотовспышки на финише? Остается только споткнуться и рухнуть на дорожку под рев трибун. Что я и делаю.
На следующий день доктор-испанец, смуглый и бодрый, встретил меня в холле госпиталя. «She's getting better», — сообщил он, пожимая мне руку. Взглянул на меня, и его улыбка растаяла.
Мы шли по коридору с картинками на стенах — с цветами и зверюшками. Мне запомнилась одна фотография: на ней серый попугай висел вниз головой, цепляясь клювом за ветку. У двери палаты доктор замедлил шаг. «You first», — предложил он.
Ее лицо было грустным и таким милым, что у меня сжалось сердце. Доктор улыбнулся и вышел, и тогда я присел на постель рядом с ней.
— Так жалко Таню, — говорит Маринка. — Они меня закормили успокоительным. А ты все не идешь и не идешь.
— Тебя скоро выпустят. Я попрошу, чтобы поскорее.
Маринка не откликается. Орхидея в вазе на столе — белая с фиолетовой каемкой. Она напоминает мне о чем-то печальном.
— Не грусти, — говорю я. — Мы вернемся домой, и все будет хорошо.
— Артем, — говорит Маринка.
— Да?
Она кладет руку мне на колено. У нее длинные тонкие пальцы, музыкальные. Загорелые. И еще у нее колечко с бриллиантом, которое я заметил только сейчас.
— Тёмчик, — говорит она. — Прости. Я не поеду.
Мне не хочется верить. Ведь это не может быть серьезно, думаю я.
— Нет, серьезно, — говорит она ласково. — Ты, наверно, не знаешь… Георгий записал участок на меня. Не знаю, почему. Кажется, из-за налогов. Поэтому мне пока лучше не уезжать. До решения всех вопросов.
Больше не надо ничего говорить. Я поднимаюсь на ноги. На столе — бутылка дорогой минералки с завинченной крышкой. Я делаю глоток. Газ немедленно ударяет в нос.
— Ты такой милый, Артем, — говорит Маринка. — Но я не хочу обратно. Снова туда… не хочу, понимаешь?
— Мы могли бы… — начинаю я. И умолкаю.
Что я могу ей предложить? Танькину квартиру, ключи от которой так и остались лежать в ее сумочке?
Поездку в отпуск на Кипр?
Фотографию пентхауса из «Бюллетеня московской недвижимости»?
— Не обижайся, — говорит Маринка. — Ты ведь сможешь приезжать сюда. И я буду приезжать в Россию. У меня же пока нет гражданства. Пока заявку рассмотрят…
Мысли медленно переваливаются в моей голове. Они тугие и тягучие, как бетон в бетономешалке.
Да, размышляю я. Она умная, моя Маринка. Ей не будет тут скучно. Она будет гонять на «поршаке» по ночным клубам. Не в здешней резервации, где не встретишь никого, кроме пафосных детишек русских миллионеров. Нет. Она поедет в Барселону, выучит язык и выйдет замуж за красивого смуглого испанца, да еще и богатого, как Энрике Иглесиас. Теперь она — настоящая принцесса, и у нее есть собственный дворец. И полтора гектара в придачу.