Такие дела.
Мы с Таней вернемся на родину, я — в экономическом классе, а она — в запаянном ящике, согласно страховому полису (я стискиваю зубы, чтобы не закричать). Я буду работать и к концу жизни заработаю себе на квартиру, если до тех пор меня не застрелит какой-нибудь охреневший импотент. А пока… а пока можно будет снова снять конуру на двенадцатом этаже, и собака будет лаять за стеной, а алкоголики сверху — орать и бить посуду через два дня на третий. Можно будет ездить на автомобильчике с собачьей кличкой и трахать клиенток в private room.
Даже если жизнь окажется чуть сложнее, базовая схема не изменится.
— Я ничего не могу тебе предложить, — говорю я. — Но я ведь люблю тебя.
— Я знаю, Артем.
Раньше она так редко называла меня по имени. А теперь так часто.
Я медленно завинчиваю крышку бутылки.
Одна занятная мысль приходит мне в голову.
— Послушай, Маринка, — говорю я тоже медленно. — А что, если бы это все было моим? И вилла, и «рэйнджровер», и пентхаус в Москве?
— Честно?
Маринка смотрит на меня из-под челки.
— Было бы неплохо. Но ведь это он забрал меня тогда из интерната. Не ты, а он.
Телефон на столике вибрирует: ей пришло сообщение. Маринка берет трубку в руки, читает. Хмурится, пряча улыбку.
— Это Серхио, — она даже не поднимает глаз от экрана. — Наш водитель. Забавный парень. Он изучает русский, можешь себе представить? Мы с ним прокатились пару раз. Ночью. Ничего не было, но когда Георгий узнал, он…
Все истории уже кем-то написаны, думаю я. Иногда мне кажется, что мы и сами — всего лишь художественный вымысел.
— Нам не нужно было приезжать, — говорю я наконец. — И Танька была бы жива.
Марина бледнеет.
— Я не знала, что так будет. Честно. Прости меня, Тёмчик. Если бы я знала, никогда не стала бы звонить.
Невидимая стена между нами глушит звук. Или это в голове еще шумит?
Я протянул руку и дотронулся до ее щеки. Ухватил за длинные волосы, откинул голову назад. И поцеловал.
Стена треснула и рассыпалась осколками.
— Мне больно, — вздохнула Маринка. — Артем, что с тобой?
Опомнившись, я разжал пальцы. Она смотрела на меня с испугом. На глазах выступили слезы.
— Прости, — сказал я. — Я пойду.
Мне никогда не было так плохо, как в эту минуту. Выходя в коридор, я выглядел так, что доктор-испанец с беспокойством тронул меня за рукав:
— Что случилось, сеньор? С вами все в порядке?
— Hasta la vista, — пробормотал я.
— Вам вызвать такси?
Я поглядел на него, пытаясь понять, о чем это он. У нас же был «сеат». Таня еще порывалась сама сесть за руль. Но я ее не пустил.
Сейчас бы я точно не сел.
— Серхио, — сказал я. — Меня Серхио довезет.
Доктор пожал плечами и смущенно улыбнулся.
— Серхио мы тоже не пускали, — сказал он. — Такой настойчивый молодой человек. Мы не разрешили ему посещение. Он только передал цветы.
Как это красиво, думаю я. Шикарно.
Тогда, на прощание, Маринка сказала мне кое-что еще: «Ты стал похож на него», — сказала она.
Но я уже захлопнул дверь и ничего не слышал.
010. Тебе от меня
Дорога домой не запомнилась, а может, и вовсе не была предусмотрена, как запросто случается в дрянных романах. Смутно помню тягостные формальности в Шереметьево и хмурые лица Танькиных коллег-милиционеров — кажется, они не верили ни единому моему слову, а может, я ничего и не говорил. А после… после мне не оставалось ничего, как вернуться в ее двушку на втором этаже. Ключ от квартиры я вытащил из кармашка ее сумочки.
А еще в сумке нашлась крошечная записная книжка с телефонами и неразборчивыми заметками. Между страниц была вложена Маринкина фотография с короткой надписью на обороте:
Т. от М. (тебе от меня:-)
Рядом красным маркером кто-то нарисовал сердечко.
На фотографии Маринка была совсем еще маленькой, лет четырнадцати. Но уже с восхитительной стриженой челкой и независимым взглядом.
Не помню, как я пережил последнюю ночь в Танькиной квартире; я сидел перед выключенным телевизором и — стакан за стаканом — выглотал полбутылки теплого вискаря, купленного в самолете. Надо признать: мне нужно было напиться гораздо раньше.
Была уже глубокая ночь, когда я зачем-то выполз из дома — возможно, собирался дойти до круглосуточного магазина? Не помню. Во дворе было пустынно, пахло помойкой; на спортплощадке темнели чьи-то фигуры и виднелись огоньки сигарет.