А ей, оказывается, все понравилось.
— Я почему-то верю в ваш метод, — Анжелочка старательно притворялась, что краснеет. — Тамара мне сказала, что это что-то фееричное. Она сказала, это полный релакс… да еще так электризует… поначалу, конечно, тяжело, — тут Анжелочкины глаза опасно заблестели, — но ведь этого-то нам всем и не хватает в жизни, правда?
Я неопределенно кивнул. Анжелику обманули: электричество в нашем деле — не главное. Но пусть себе думает как хочет, решил я. Здесь не нужно понимание, здесь нужна вовлеченность.
— Вы же понимаете, Артем, — продолжала Анжелика. — Деньги не проблема. Мне нужен результат.
Взяв ее за руку, я несколько секунд делал вид, что выслушиваю пульс. Ее запястье было слегка влажным, капельки пота поблескивали на шее. Легкая дрожь пробежала по ее телу (ожерелье на ее груди замерцало тревожно). Это была тонкая настройка: спустя минуту я знал, чего она хочет, и она знала, что я это знаю.
— Не бойтесь, — сказал я. — Все останется между нами.
Она облизнула губы:
— Я ненавижу его. Артем, сделайте что-нибудь. Иначе невозможно жить.
Мы смотрели друг другу в глаза. Она отвела взгляд первой.
— Возможно, будет больно, — проговорил я вслед за этим. — Не пытайтесь терпеть.
Ее пальцы впиваются в подлокотники. Колечки пришлось снять. Теперь они сияют бриллиантиками на столе, рядом с ее шикарным мобильником в титановом корпусе. Забыл сказать: Анжелика — деловая женщина. Она управляет каким-то обувным бизнесом, одним из многих, принадлежащих ее мужу. У нее сорок мужиков в подчинении, а сколько девчонок — даже и не пересчитать.
Кресло медленно меняет форму. Пристегнутая девушка полулежит в пространстве, как космонавт Гагарин, и точно так же тонкая трубочка тянется к уголку ее рта; губы плотно сомкнуты, кончик носа побелел, ресницы дрожат.
— Начинаем, — говорю я холодно. — Ты ведь знаешь, что сейчас будет?
Ответ еле слышен. Я подключаю микрофон.
— Не тяни, — просит она.
Жалюзи задвинуты. Я закрываю крышку ноутбука и поднимаюсь из-за стола. Мои нервы напряжены. Я подключен к ее сознанию по еще не известному науке протоколу беспроводной связи. В самом деле, зачем же тянуть, думаю я.
— Боль не пройдет, — напоминаю я. — И не надейся. Лучше вспомни, кого ты ненавидишь. Расскажи мне о нем.
Ее тело сотрясает дрожь. Я дотрагиваюсь до сенсоров пульта: геометрия ее пространства искажается. Толчок — и она вскрикивает от неожиданности.
— Вот так. Давай, говори.
— Я ненавижу его. — Анжелика смотрит сквозь меня. — Я ненавижу его руки. Его лицо. Его голос. Это просто ублюдок. Мне было двадцать, а у него был бизнес в Москве. Но я не любила его. Никогда не любила.
Ее выпады несколько театральны. Ладно. И это нам знакомо.
— Он приезжает и ложится. Ложится и засыпает.
Анжелика еще что-то лепечет, сбивчиво и жалобно. Правду она говорит или лжет — это неважно. Я хочу слышать нерв. Нерв — это струна, по которой нужно ударить больнее, и тогда наступит катарсис.
— Кто был твоим первым? — спрашиваю я.
— М-м-м… друг из школы.
Еще толчок. Она прикусывает губу. Как будто я не вижу, когда она врет.
— Нет, — говорю я. — Мне мало.
Она медлит. Мне приходит в голову новая мысль. Кресло гудит моторчиками, и неукротимая Анжелика принимает позу коленопреклоненной грешницы. Мокрые волосы падают на лоб. Она больше не может меня видеть.
— Расскажи, как это было, — предлагаю я вкрадчиво. — Я пойму.
— Он учился с нами в одной школе, да, — шепчет она. — Сережа. Только он жил не в нашем поселке… он…
Мне больше не нужно понимать. Я слышу голос, и теперь в моем сознании живет совсем другой человек. Так иногда бывает во сне.
Странно, ох, странно ощущать себя четырнадцатилетней озабоченной девчонкой. Пухлые пальчики с неумело накрашенными ногтями. Колечко и сережки.
«Сережка», — шепчет она в постели, целуя свою руку, на сгибе, там, где помягче. Девочки — не мальчики, они любят заниматься этим лежа. Вот и она занимается этим. Придумать бы слово поприятней. Ведь ей сейчас очень приятно, просто волшебно. Волшебные у нее пальчики. А о волшебной палочке она только мечтает.
В спальне тикают часы, отмеряя минуты, а сердце колотится в груди, обмирает и снова пускается вдогонку за ее фантазиями.
Ветер качает деревья за окном. Никто не войдет в ее комнатку. А его она бы впустила.
Ей и страшно, и сладко. У Сережки светлые волосы и светлые глаза, такие прозрачные, когда он на нее смотрит. Ну и что, что его из школы выгонят за драку. Он сильный, вот и дерется постоянно. Он уже бриться начал, и подбородок у него такой гладкий, и губы такие красивые. Почему же он ее не поцеловал ни разу? Она бы, наверно, сразу кончила.