012. Только радость
Неизвестно почему, но мир этим утром казался новеньким, чисто вымытым, только что выпущенным с конвейера, еще не надоевшим. Так бывает, если смотришь на этот мир из окошка большого белого внедорожника, а вся остальная реальность остается снаружи, отраженная толстыми стеклами.
Вот на солнце набежала тень, и я кинул быстрый взгляд на небо. Это условный рефлекс, который помогает выжить. Так говорит генерал, наш куратор. Он в 92-м и жить-то остался только потому, что вовремя оглянулся. Что-то блеснуло там, на крыше, вот он и среагировал.
Тень ушла. Это была тучка, не тучка даже, а ее уменьшенная модель. И вот снова светло, снова асфальт блестит. Отличный день, чтобы устроить праздник.
С транспортного кольца мы сворачиваем в тихие улицы с торговыми палатками и плохо одетыми людьми на остановках. Я оглядываюсь: «рэйнджровер» позади нас мигает фарами.
— Дорога говно, Виталик боится товар растрясти, — объясняет Вовчик. Он сидит рядом с водителем и что-то говорит в рацию. Водитель аккуратно объезжает ямы.
— Пусть не боится, — говорю я.
Виталик — новый сотрудник. Серегу я выгнал без объяснения причин.
Среди веселых лип белеет двухэтажный домик с решетками на окнах. Знакомый домик.
Мы оставляем позади помойку, густо разрисованную граффити. Одну надпись, старую, полустертую, раньше я не замечал:
YO! FUTURE
Нас давно ждут. Мелкие вертятся вокруг джипов. Старшие тоже повылезали из дома на улицу. Девчонки, конечно, в парадных платьицах — чем старше, тем параднее. И накрашеннее. Это тоже такой условный рефлекс. Или скорее врожденная программа выживания, помогающая в перспективе найти спонсора. Собственно, вот мы и здесь.
На перилах висит мелюзга. Охранник с гнилыми зубами маячит в дверях. По ступенькам вниз сбегает новый директор — еще один скучный гомик с невыразительным лицом. Расплывается в улыбке. Глядит в нашу сторону — то есть туда, где мы должны быть. За темными стеклами нас не видно, а высаживаться на землю мы не спешим.
Вовчик выходит первым, профессионально сканирует местность, затем распахивает дверцу.
Директор кидается встречать:
— Здравствуйте, здравствуйте, Артем Георгиевич… рад познакомиться, теперь, так сказать, с продолжателем… славных дел… Мы так рады. А особенно детишки. Посмотрите, какие они славные.
Я жму дрожащую холодную потную руку. Не очень-то приятно прикасаться к этой руке. Чтобы не сказать хуже.
— Очень приятно, очень, — кудахчет директор.
Ребята принимаются таскать коробки. Внутри — компьютеры из неликвидов. Тем временем дети окружают нас, как Санта-Клаусов, бегут следом, смеются. Те, что постарше, скромно ждут в сторонке.
Вовчик провожает меня до дверей. Старый перец-охранник не успевает посторониться, и Вовчик кидает ему несколько слов. Тот бледнеет.
Да, в интернате настоящий праздник. По коридорам разносится музыка. Это песенка из советского фильма:
Девчонка лет пятнадцати сталкивается со мной в дверях. Она довольно симпатичная в своей белой курточке. Она жует мятный «стиморол». Откидывает длинную челку.
Опускает глаза.
— Извините, — говорит она.
— Все нормально, — отвечаю я ровно. И опускаю глаза туда же.
Нам расти еще, расти.
— Анечка, — слышу я голос за спиной. — Вот ты где. Смотрите, Артем Георгиевич, смотрите, какая у нас тут принцесса прячется. Да ты улыбнись, что сердитая такая?
— Можно, я пойду, Станислав Семеныч? — просит Анечка у директора.
— Иди, иди.
Девчонка смотрит во все глаза на меня. Глаза у нее красивые, это правда. А так… ничего особенного.
На торжественной церемонии все хвалят нас за щедрость. Щелкают фотовспышки. Затем компьютеры разносят по классам; в столовой уже накрыт стол. Сладко воняет кухней. Директор поднимает пластиковый стаканчик, закатывает глаза. Импровизирует.
Владимир на правах помощника держится рядом.
— Ну, и как вам местные кадры, Артем Георгиевич? — говорит он. — Изредка славные картинки попадаются. Еще нераспечатанные. Будем оформлять?
— Остынь, Вовчик, — говорю я, поморщившись. — Забудь. Мы теперь работаем по-белому. Не забывай.
— Ну, вам видней…
Он ковыряет вилкой осклизлый ломтик красной рыбы. Я выпиваю водки.