Вынув чип и бросив его в бардачок, урод вытащил Джорджа за шкирку из первой машины и пересадил в черный джип посолиднее, который подогнал чертов сообщник-музыкант. Два мерзавца кратко обнялись и пожали руки. Как мило, блядь! А потом ракшас вскочил за руль и опять поволок Джорджа в никуда, постепенно набирая скорость до двухсот на шоссе. Зачем Джордж вздумал связаться с красивой тварью, которая уже один раз довела свою никчемную реликтовую жизнь до зала суда и высшей меры? Польстился на тело дряни. Теперь ублюдок утаскивал его за собой в тартарары, перекинул и на него заразу своей обреченности. Лишнее существо, без прошлого и будущего, старательно по нотам пытается выводить человеческую пьесу, изображает из себя сраного интеллигента, возвышенную душу, черт бы его побрал. Потому что знает прекрасно, что сам – ничто во вселенском смысле, тупиковая ветвь эволюции.
- Меня тоже убьешь, да? – не выдерживает Джордж.
- Помолчи, Джордж, – ублюдок в дорогих, на Джорджевы деньги купленных шмотках, с платиной и бриллиантами в морде, сосредоточенно ведет машину. В левой руке, лежащей на руле, он сжимает армейский нож. Винтовку поставил между своим сидением и дверью.
- Хорошо, только помни, что лишь благодаря мне ты до сих пор живой.
- Спасибо, Джордж.
- «Спасибо», мать его… – фыркает Джордж и отворачивается к окну. – Свинья неблагодарная!
- У нас еще будет момент поговорить, – ровным голосом отвечает чудовище.
Он высматривает что-то вдалеке.
- Выходи, Джордж.
Слова звучат, как последний треск бетонной стены, держащей воду в плотине, после которого поток вырывается наружу и сметает все на своем пути. Джордж не может сдвинуться с места. Он понимает, что это существо – никто иной, как его палач. В небе не видно полицейских вертолетов, не вскрывают темноту скальпели прожекторов и противотуманных огней на бронированных автомобилях антитеррористического отряда, ничто не нарушает тишину и синеву июльской ночи. Только коростели кричат где-то в поле.
- Я же тебе жизнь спас…
- Джордж, выходи из машины, – спокойно, но жестко, как врач капризничающему пациенту, повторяет химера. Он не глушит мотор, стоит снаружи, облокотившись на приоткрытую водительскую дверь, смотрит внимательно на Джорджа.
- Я не хочу… – еле слышно, не зная зачем, говорит Джордж.
- Мне прямо сейчас по тебе очередь пустить? – до чего будничный тон у этого вопроса.
- Скотина… – голос Джорджа срывается. Ему очень жаль себя, жаль пентхауса, уютной малой гостиной, где он столько раз возлежал с упырем. Ему больно и огорчительно сознавать, что не увидит результатов своего лучшего проекта. Если бы он мог сейчас связаться с Джеком, он бы сказал ему, чтобы тот непременно довел дело до конца, и вырастил маленьких ублюдков так, чтобы не смели даже думать, что у них может быть какая-то иная цель в жизни, кроме как подставлять хозяину свои дырки и глотать все, что он соблаговолит в них засунуть…Назло этой твари с автоматом. Как сильно Джордж хотел создать поколение зверенышей с физиономиями мерзавца, с его твердыми чертами, серьезными поджатыми губами, пронзительными глазами, но не знающих в жизни ничего, кроме хозяйского члена…
На подкашивающихся, ватных ногах он бредет к зданию с выбитыми окнами, бывшему полуразрушенному складу, от которого осталась только железобетонная коробка. Чудовище сопровождает его на небольшом расстоянии. Ведьма вышла из автомобиля и провожает своего ублюдка страшным, болезненным, но понимающим взглядом. Из здания пахнуло прелым бетоном и сгнившей в труху, вымоченной и съеденной плесенью бумагой.
- Тебе ведь совершенно необязательно это делать, – произносит Джордж. – Зачем ты хочешь меня убить? Какой в этом смысл? Когда тебя арестуют – а тебя непременно арестуют – твоя судьба будет, очень мягко выражаясь, незавидной. Если ты хотя бы уйдешь сейчас, и тебя поймают, принимать решение о наказании буду я, а я никогда не сделаю с тобой того, что сделает система правосудия с убийцей хозяина.
- Джордж, ты знаешь, для меня это убийство имеет сакральный смысл. Я не смогу жить дальше, зная, что по земле ходит Свидетель, – очень буднично отвечает химера, будто объясняет Джорджу вполне обычные, бытовые вещи.
- В смысле? Что ты такое говоришь?
- Потому, что ты – свидетель, Джордж, – отвечает чудовище, оглядывая с подобием любопытства мерзкую внутренность заброшенного здания.
- Свидетель чего?
- Моего позора, Джордж. Моего бесчестия, унижения, оскорбления, обесчеловечивания, моего превращения в нечто настолько постыдное, что при всем разнообразии словарного запаса и культурных аллюзий в моей голове, я не знаю, как это назвать. У меня никогда и ни с кем не было таких близких отношений, как с тобой, и без преувеличения, без искусственного велеречия ради драматического эффекта я заявляю, что ты научил меня одной вещи, которая замыкает цикл моего превращения в человека, но при этом парадоксальным образом возвращает в бестиальность. Я ненавижу, Джордж. Всеми фибрами я тебя ненавижу и желаю тебе смерти уже не один год. Я никогда ни с кем не срастался настолько, и психологически настолько не зависел, чтобы ненависть стала навязчивой идеей. Однако тебе удалось наладить со мной связь. Твое достижение не в том, что я теперь могу и с мальчиками, и с девочками, а в том, что я просыпаюсь по ночам и думаю, думаю, думаю часами напролет о том, как лишить другого жизни. Ты сделал из меня человека. Животные не умеют по-настоящему ненавидеть, они лишь узнают былого обидчика, после чего срабатывает рефлекторная связка со старым травматическим опытом. У рапаксов механизм тот же самый. А я благодаря тебе узнал, каково быть намертво прикованным в сознании своем к объекту пытающей, как вечный огонь, ненависти. И мне даже видится нечто мистическое в том, что у нас с тобой одно имя Георгия-Драконоборца. Ты в самом деле оказался чем-то наподобие моего доппельгангера, искривленного альтер эго, монстра из зазеркалья. Я сойду с ума, если оставлю тебя в живых. Ты будешь меня преследовать, как приступы малярии всю оставшуюся жизнь. Поэтому мне очень нужно тебя уничтожить. Прости, Джордж, но ты сам себе выбрал противника.
- А я тебя любил, Йорн…- бесцветно произносит Джордж.
- Я знаю. Впрочем, ты любил не меня, а свой макгаффин – ничто, nihilo, черную дыру, вокруг которой ты вращаешься, желая обладать. Но ты интуитивно понимаешь, что обладать им невозможно. Ты меня не трахнул, потому что боялся, что я растаю, как утренний туман, а вовсе не из деликатности, уважения или любви.
- Господи… чего же я тебе такого сделал-то? – неожиданно вскрикивает Джордж.
- Ты украл у меня веру в человека. Я раньше полагал, что мое сознание в некоторых смыслах неполноценно, но надеялся, что главному смогу научиться у своих разумных кузенов. Теперь храм моей веры лежит в руинах. Согласись, что вера в человечество стоит двухсот восьмидесяти миллионов, плюс налоги.
- Скотина! Неблагодарное животное…- Джордж стоит, не зная, дать ли волю или сдержать порыв ринуться прочь. Правая рука у него трясется, как у старика с Альцгеймером, он не может справиться с тремором, живот выворачивает наизнанку от страха. – Чтоб ты с-сдох, тварь… – шипит он, еле сдерживая душащие его рыдания. Ему очень жаль расставаться с миром.
- Лучше закрой глаза, Джордж.
КОНЕЦ