Правда, пригождался мост только до тех пор, пока реку не начали очищать. Вначале очистили от мусора, потом от химических примесей.
Вода стала дистиллированной; рыба, умерщвленная гигиеной, исчезла, зато по реке поплыли тетки в купальных шапочках. Наконец, реку очистили от самой реки. Теперь ее остатки текли где-то под землей, по трубам. Только под мостами были оставлены небольшие пруды, в которых резвились декоративные головастики.
Яков подошел к мосту; вокруг улыбались японцы. У них шла экскурсия; экскурсовод пересказывал историю про дракона по-японски. Иногда закатывал глаза и хохотал, изображая то ли дракона, то ли девушку.
Экскурсовод закончил рассказ; замерзшие ладони похлопали. Туристы разбрелись фотографировать. Сыпал снег.
“Яков, вы опять обо мне забыли, – пожаловались из кармана. – Когда мы отправимся на карусели?”
“Когда перестанешь конфеты воровать”, – сказал Яков, разглядывая японцев.
“Значит – никогда”, – вздохнул мальчик.
К Якову весело подошел экскурсовод. На нем были красные вязаные перчатки и красный шарф; и вообще он был красный. Снег таял в его бровях, и Яков подумал, что и его собственные брови сейчас в снегу, и провел по ним пальцем. Палец стал мокрым, и Яков быстро вытер его об шинель.
“Привет, когда мосты взрывать будут?” – спросил экскурсовод.
Яков улыбнулся: “Когда надо, тогда и будут”.
Закурили.
“Жалко, что ты не глухонемой, – сказал экскурсовод. – Намечалась группа глухонемых туристов, а я их языком не владею”.
Наконец Яков высмотрел то, что ему было нужно.
Японец отлетел на снег, Яков заламывал ему руки.
Вокруг стояли туристы; кто-то фотографировал.
“Отпусти, больно, – прохрипел снизу турист. – Ты, Яков, полномочия превышаешь”.
Подбежал экскурсовод: “Яков, опять ты мне бизнес портишь! Ну и кого ты поймал?”
“Да… все того же… – тяжело дышал Яков. – Полюбуйся”.
Пока шел этот разговор, тот, кто лежал на снегу, освободил руку…
Осторожно нащупал уплотнение на животе у Якова. Уплотнение тикало.
Ладонь стала медленно сжимать его.
“А-а!” – закричал Яков.
Туристы перестали фотографировать.
Ладонь сжимала часы в теле человека. Последние секунды серыми хроноцитами гасли в кровеносной системе.
Часы остановились. Яков лежал на утоптанном экскурсионной группой снегу.
Убийца поднимался, отплевываясь от снега.
“Скажите нашим гостям, что солдат Яков не умер, а просто перешел из нашего времени в другое”, – сказал он экскурсоводу.
Экскурсовод перевел.
Японские туристы понимающе закивали.
“А что, – спросил убийца у экскурсовода, – они у себя в Японии часы не заглатывают?”
“Не-е, – сказал экскурсовод и нахмурился. – Надо сообщить родным, близким и чучельщику”.
Яков лежал на снегу; из кармана у него выглянуло что-то розовое, вроде носового платка.
“Ладно, пойду”, – сказал убийца, приглаживая волосы.
“Ну, счастливо, – сказал экскурсовод. – Подождите, а мост? Вы ведь хотели взорвать мост?”
“В другой раз, в другой раз”, – отмахнулся преступник и пошел прочь.
Экскурсовод посмотрел на следы, оставляемые уходящим, и замахал флажком:
“Минасама! Делаем фотографии, быстро делаем фотографии! Посмотрели на его следы, все посмотрели! Видите, следы в виде циферблатов? В виде циферблатов с двумя стрелками? Это был главврач! Только он оставляет такие следы! Делаем снимки!”
Отпечатки циферблатов темнели на снегу и тянулись за удалявшейся фигурой. Было видно, как по мере удаления перемещалась секундная стрелка. Туристы шуршали вспышками.
Когда они сели в автобус и уехали к следующему мосту, шинель Якова пошевелилась. Из кармана вылез мальчик, вытирая об себя липкие от конфет руки.
“Яков, – сказал мальчик, – мне хочется сладенького”.
Помолчав, сам себе ответил голосом Якова: “Хочется-перехочется.
Перехочется”.
Прошелся вокруг тела, скользя чешками по снегу.
“Если бы попросили бессмертия, ходили бы сейчас, охраняли свои мосты. И не надо было просить себе детство. Взрослый человек не должен быть стеклянным. А вы просили детство, вот и радуйтесь. И вы тут непонятно чего, и я без конфет”.
И, надев кепочку, стал перепрыгивать по следам-циферблатам.
Делать это было непросто, потому что с каждым прыжком менялись освещение, место и время года. Прыжок – весна. Прыжок – еще что-то, догорают листья.
Там, где следы пересекали дорогу, мальчик остановился и стал ждать свадебную машину.
“Что-то разбилось?”
Гуля, в жутком свадебном платье, смотрела на жениха.
Они ехали в машине.
“Что?” – спросил жених.
“Звук был такой, как будто разбилось”.
“Тебе идет это платье”, – сказал жених.
Гуля отвернулась к стеклу. За стеклом приближались и уносились низкие деревья. Над ними неподвижно висели горы. Свадебный кортеж двигался к Чарваку. По плану, первую брачную ночь молодожены должны провести в “Пирамидах”, наслаждаясь видом на водохранилище.
Гуля слегка опустила стекло. Ледяная струя заиграла цветами в венке.
“Жопу простудишь”, – сказал жених.
“Ты раньше не был таким грубым”, – ответила Гуля, все так же глядя в стекло.
“Я не грубый, киска, я заботливый, запомни”, – улыбнулся жених и подмигнул девушке, сидевшей слева от него на сидении. Девушка сделала гримасу и покачала красиво завитой головой. Она играла роль свидетельницы со стороны невесты.
На переднем сиденье сидел свидетель со стороны жениха и с помощью зубочистки занимался исследовательской работой во рту. Компания по пути закусила шашлыком; поле деятельности для зубочистки было широким.
Жених широко зевнул. У него были ровные зубы, красивый мускулистый язык и рельефное влажное нёбо. “Музыку сделай”, – сказал он свидетелю.
На капоте болталась белая кукла с раздвинутыми руками и ногами.
Когда ехали по городу, кукла сидела смирно, но за городом что-то ослабло, и куклу мотало, как пьяную женщину. Это очень смешило жениха и свидетелей с обеих сторон.
Загремела музыка. Гуля еще сильней прижалась к стеклу.
Дорога пошла наверх.
“Прошлой зимой на серпантине две машины сорвались!” – крикнул свидетель, повернувшись. Из-за музыки это все равно никто не расслышал.
В лобовом стекле появилось покатое тело плотины.
“Здесь остановите!” – крикнула Гуля.
Свернув с дороги, машина остановилась. Водитель убавил музыку.
“Сколько тебе нужно, киска?”, – спросил жених.
“Я уже говорила, сколько”, – сказала Гуля и стала выходить из машины. Свадебное платье, широкое, как наполненная пеной ванна, с трудом вываливалось наружу.
Наконец Гуля вышла и пошла вдоль дороги. Мимо пролетали машины.
“Сейчас все платье ей заделают”, – сказала свидетельница.
“А куда она пошла?” – спросил шофер.
“Ей попрощаться надо”, – сказал жених и нахмурился. Хмурость ему тоже шла. У него был широкий лоб, какой бывает у ученых.
“С кем прощаться?” – спросил свидетель со стороны жениха, водя зубочисткой по лобовому стеклу. Кружочек, кружочек. Животик. Ножки.
“С детством”, – ответил жених.
“Взвейтесь, кострами, синие ночи!” – запищала свидетельница. Заметив взгляд жениха, замолчала. Улыбнулась. Несмотря на съеденный шашлык, ее улыбка пахла мятой и как бы говорила: покупайте жевательную резинку “Мятный бриз”.
Снова застучала музыка. Жених посмотрел на часы и, откинувшись на сидение, закрыл глаза.
Гуля остановилась и тоже посмотрела на часы.
Свадебное платье шевелилось и шумело от ветра. Теперь оно было похоже на огромный сухой торт, с тысячей розочек и других радостей.