- Почему ты так уверена, что они ничего не чувствуют? - то и дело спрашивал он Эльзу. - Тебе нужно бережно и уважительно относится к ним. Тебе ничего не стоит быть милой с этими маленькими созданиями, и быть может, это имеет для них очень большое значение.
Эльза понимала его, и хоть была ещё ребёнком, она точно знала, что значит для отца гораздо больше, чем все эти куклы вместе взятые.
Он влюбился в Нину с первого взгляда. Может быть, это случилось потому, что у неё были красивые, карие, стеклянные глаза, так похожие на глаза его Эльзы, которая всегда была у него на первом месте, поскольку, он любил её всем сердцем и душой. Помимо этого, случай был более чем необычен.
Дело было в том, что Нина была ещё совсем новенькой. Цвет её лица был идеален, волосы были шелковистыми, там, где они и должны были быть шелковистыми и вились там, где и должны были быть кудряшки. Её шелковое платьице тоже было совершенно новым. Но её прекрасное лицо обезображивала жуткая рана, словно удар острого клинка, глубокая и тёмная внутри, но частая, с острыми гранями по краям. Когда он аккуратно соединил все кусочки её лица, что бы закрыть рану, тогда осколки издали чудесный скрежет, который было больно слышать. Тёмные зрачки её глаз подёргивались и чуть смыкались, и создавалось впечатление, будто Нина испытывала сильную боль.
- Бедная Нина! - печально воскликнул Мастер. - Я не причиню тебе вреда, но тебе понадобиться много времени, чтобы силы снова возвратились к тебе.
Он всегда спрашивал имена сломанных кукол, которых ему приносили. Иногда клиенты знали, какие имена их дети давали своим куклам, и тогда рассказывали об этом Мастеру. Ему нравилось имя «Нина». За эти годы через его руки прошло множество кукол, но не одна из них не нравилась ему также сильно, как Нина. Он испытывал к ней некого рода привязанность, и потому он дал себе слово, что обязательно починит и полностью вылечит её в не зависимости от того, сколько у него уйдёт на это времени.
Мистер Паклер работал спокойно, и некоторое время Эльза наблюдала за ним со стороны. Она ничего не могла сделать для несчастной Нины, чью одежду не было необходимости чинить. Чем больше времени старый Мастер уделял ей, тем больше влюблялся в её золотистые волосы и прекрасные, карие, стеклянные глаза. Он работал так увлечённо, что порой забывал про иных кукол, которые безвольно ждали своей очереди на починку. Они лежали бок обок на полке, и наблюдали оттуда часами, глядя на лицо Нины, в то время как Мастер ломал голову над тем, как преобразить ей облик так, что бы скрыть малейшие следы приключившегося с ней несчастья.
В конце концов, она была прекрасно отреставрирована. Мастер был вынужден признать это. Были соблюдены все, даже мельчайшие условия для успешной реставрации. Раствор клея был достаточно густой, и склеить удалось всё с первой попытки. Погода, в свою очередь, была тёплой и сухой, что имело очень большее значение в деле починки кукол в мастерской. Но шрам, едва ли заметная тонкая линия, протянувшаяся через всё лицо вниз, справа налево, - всё ещё была видна его опытному глазу.
Наконец, ему пришлось признать, что он больше ничего не может сделать, кроме того, служанка уже дважды приходила узнать, готова ли кукла, напрямую намекая на то, что работа над ней несколько затянулась.
- Нина ещё не до конца окрепла,- отвечал каждый раз мистер Паклер, потому что не мог решиться на прощание с ней. И, сейчас, сидя за своим рабочим, прямоугольным столом, Нина лежала перед ним в последний раз, а рядом стояла большая коричневая бумажная коробка для неё. При мысли о том, что ему придётся положить её туда, накрыв салфеткой её милое личико, закрыть крышкой и перевязать верёвочкой, его взор мутнел, а на глаза наворачивались слёзы. Он никогда не сможет больше заглянуть в её бездонные, прекрасные, стеклянные глаза и услышать как её нежный, пусть и ненастоящий голосок говорит ему «Па-па» или «Ма-ма». Ему было очень тяжело смириться с этим.
В тщетной надежде отсрочить время неизбежного расставания, он переставлял туда-сюда маленькие бутылочки с липким цементом, клеем, камедью и краской, тщательно рассматривая каждую, а затем возвращаясь взглядом к лицу Нины. Все его рабочие инструменты лежали перед ним, кропотливо уложенные в один ряд, и он понимал, что больше никогда с их помощью он не сможет помочь Нине. Она должна быть достаточно сильной, в стране, где ему бы хотелось, чтобы не было жестоких детей, которые могли бы обидеть её. Ему хотелось, чтобы она просуществовала ещё как минимум сто лет с этой едва заметной линией скола на своём лице, что была свидетельством печальной истории, которая приключилась с ней на мраморных ступенях Карстон-Хауса.