— Сюр, да? — это в сторону моря. — Я заметила еще в первый раз. А они тут все время живут…
Это, пожалуй, нелегко. Жить на краю света. Остается плясать и веселиться.
— У меня сегодня с коллегой встреча, — сказала мама. — С Лусией, помнишь, она к нам заходила?
— Переводчица?
— Да, переводчица. Менеджер, организатор мероприятий, ну и вообще интересная тетенька.
Мама просигналила мотоциклисту.
— Ее семья еще из колониальной испанской знати, представляешь? Она сама графиня, если по-старому. Им тут раньше полпобережья принадлежало, торговали сахаром и кофе, свой флот имели. Одним словом, настоящая аристократия. Ну, ты сам увидишь.
Мама просигналила велосипедисту.
— Аристократы-аристократы, — повторила она. — Но при этом все как один упоротые коммунисты. Ее отец — один из создателей «Движения двадцать шестого июля», представляешь?!
— Здорово.
— Да, здорово, — негромко сказала мама. — Я вот думаю, отчего так? Что им не сидится, графьям всем этим? Все им революцию подавай…
— Элита, что с них возьмешь, — ответил я. — А вот…
Я хотел спросить про книгу в самолете — кто там на самом деле в биоскоп-то иде? Но потом подумал, что так неинтересно. Лучше самому придумывать. Собака. Собака могла вполне прогуляться в биоскоп. Макака. Ромашка. Мешалка. Но мама перебила.
— Знаешь, из всей этой компании один Сьенфуэгос был из рабоче-крестьян, а остальные все адвокаты да инженеры, как всегда. Между прочим, именно Сьенфуэгос…
В следующие полторы минуты я очень много узнал про Камилло Сьенфуэгоса — веселый был человек. Что всем известен кадр кинохроники, где повстанец под обстрелом кидает во врагов коктейль Молотова — так вот, это именно Сьенфуэгос его и кидает. И народ его очень любил. И что очень жалел о его гибели в авиакатастрофе, слагал песни, поэмы, называл его именем улицы и мосты.
— Собираешься книжку про Кубу написать? — поинтересовался я. — А как же «Попутный пес»?
— Что? Какой еще пес?
— Да не, ничего. Я думал, ты книгу сочиняешь…
— Я не собираюсь книгу писать, — ответила мама строго, — а вот о диссертации подумываю. Я же кандидатскую по Латинской Америке защищала, теперь думаю специализироваться. Понимаешь, мне, как филологу, чрезвычайно интересно сравнить литературу непосредственно кубинскую и литературу, порожденную Кубой. Полагаю, это одна из последних возможностей…
— Про Кубу пишут книги?
Мы обогнали похожий на расплющенную лягушку лоурайдер апельсинового цвета, в машине сидели две толстых белых тетки в тельняшках.
— Еще как. Пишут. Правда…
Мама притормозила. Воздух в машине приятно колыхнулся. Уже оранжевый лоурайдер обошел нас справа, муха ушиблась о лобовое стекло. Муха могла в биоскоп. Муха по-сербски… Муска, наверное.
— Правда, тематика несколько ограничена, — сказала мама. — Одни пишут про любовь под развесистой гуавой, другие про «до чего довели страну эти проклятые коммуняки». Первые — те, кто сюда приехал, вторые — кому удалось сбежать. И над теми и другими распростер свои крылья магический соцреализм.
Понятно, подумал я. Великанова любит такие книжки, отец — садист, районный алькальд, торговец черным деревом и душитель свободы, мать по вечерам пляшет сальсу на авениде и торгует пластиковыми бубнами, вчера дед поймал престарелую русалку, посадил на цепь и заставил крутить сигары. Песнь козла, и нет ей предела.
— Понимаешь, это все безумно интересно, если сравнивать, допустим…
Муха потеряла сознание и скатилась по внутренней глади лобового стекла. Несчастны дети, выросшие в семье филолога, с юных лет их сознание изуродовано глубоким пониманием мировой и отечественной культуры и прочей духовностью. Куда бежать?
Кем я мог вырасти в такой ненормальной атмосфере? Мальчик из хорошей семьи, еще в младенчестве вписан был в Семеновский лейб-гвардии ЕИВ полк… то есть на скрипку меня отдали, на скрипку. Впрочем, сии муки разрешились для меня вполне благополучно, в первом классе я сломал мизинец на левой руке, счастливо развившаяся контрактура лишила меня блистательных перспектив. Бабушка не находила места от горя, отец, раз уж пошли переломы, предлагал бокс, мама не теряла надежд хотя бы на контрабас. Я выбрал бокс.
— Какой полк? — мама поглядела на меня.
— Что?
— Ты про какой-то полк говорил.
Ну вот. Теперь я думаю вслух. Приехали. То есть прилетели.
— Это адаптация, — пояснила мама и снизила скорость. — Смена часовых поясов, смена обстановки и все такое. У меня тоже…
Мама высунула язык, выпучила глаза и потрясла головой. Приветливый мотоциклист слева шарахнулся в сторону.