— Почему сейчас не убьешь? Зачем к повозке ведешь?
— Потому, что работу для тебя нашел, — гоготнул довольно лесовик, лук поднимая, за плечо вешая. — Работа не черная. Можно сказать, королевская работа.
Так смеясь от собственной сметливости до дороги и шел.
Колдун сидел на перевернутой повозке, болтал босыми ногами, да на небо, поглядывал. Мудро улыбался, счастливо щурился. Авенариус вокруг осла кругами ходил. Косил глазами то на хозяина, то на мертвечину.
— Посмотрите, кого привел! — Йохо придержал ганну за локоть. — Признайся, колдун, не зря ты нас от прямого пути в сторону направил? Ответь, видение тебе было? Знамение какое?
Самаэль от неба оторвался, спрыгнул, руку морщинистую к женщине протянул:
— Иди ко мне, дитя бедное. Не бойся старика седого. Видел я тебя в своих снах старческих. Знаю, где путь твой начинался, и где закончится. Отец наш Гран повелел мне придти к тебе в этот час тяжелый. Не бойся. Никто не обидит ни тебя, ни твоего ребенка.
— Значит, вы не кэтеровские соглядатаи? — ганна хоть и была испугана, но держалась гордо. Спину не гнула, глаза не опускала.
— Хочешь ответы на вопросы получить? — улыбнулся колдун. — Посмотри сюда. Здесь все ответы.
Самаэль показал на корзину ивовую, в которую куль положил.
Ганна приблизилась осторожно, отвернула угол. Ахнула. На шаг отступила.
— О мой дух Барехас, прости меня, что дозволила глаза свои поднять на тайное.
— Не говори, что не заметила печати королевской, — Самаэль встал рядом, до плеча ганны дотронулся. — Понимаешь теперь, почему Отец наш Гран нас к тебе прислал?
Ганна облизала губы сухие:
— Или меня к вам. Так ведь вернее будет?
Из корзины донеслось всхлипывание. Вслед за ним и из тряпья грязного, что в руках ганны ворочалось, жалобный писк эхом повторился.
Колдун вопросительно посмотрел на ганну. Ничего не говорил. Ни о чем не просил. Ждал.
Женщина постояла нерешительно, гневное лицо к колдуну обратила:
— Разве сможете вы меня убить после того, как я покормлю его грудью своей, молоком своим? О том, что видела, молчать буду. Вы знаете, что ганны никому ничего не рассказывают. Все свои тайны с собой в могилу уносят. Заключим сделку честную. Я вам помогу, а вы меня отпустите.
— Согласен на сделку, — колдун ладонь протянул. — Но условия другие. Вы, ганны, по закону детей иметь не должны. Прокляты вы на веки. Наверно поэтому тебя солдаты убить хотели? Не отвечай, знаю точно. Ну уйдешь от нас. И что? Не жить тебе в одиночестве. И недели не протянешь. Наткнешься на нож гражданина добропорядочного, о вере заботящегося. А сына твоего, скорее всего, в озере утопят. Или живым в землю закопают. Сама знаешь порядки людские. Предлагаю стать тебе кормилицей ребенку, которого видела. А сын твой станет молочным братом отмеченному печатью королевской. Выбирай сама. Или с нами пойдешь, хоть и нелегок путь. Или здесь останешься.
Ганна ноздри тонкие раздула, склонила голову, к крикам детским прислушиваясь:
— Имя мое Вельда.
Подхватила корзину и за повозку зашла. Вскорости и звуки пищащие смолкли.
— Вот так история! — Йохо хлопнул ладонями по коленям. — А ведь могла, Самаэль, стрела Вельды тебе в глаз войти, а из затылка выйти. Чтоб тогда делали?
— Мне в глаз, тебе в переносицу. Разница небольшая. Извини, Йохо, хочу я к духам за советам обратиться. А для этого мне тишина нужна. Да и тебе собраться не мешало бы. Теперь за двумя младенцами присматривать будешь. И за кормилицей. Не отвернулось еще солнце от Ара-Лима.
Пока колдун с духами в молчании общался, Йохо, из двух корзин сумку заплечную сооружая, все удивлялся. Как удается Самаэлю все видеть, все знать, все предвидеть?
Ночевать на дороге не остались. Больно место бойкое. Могут и солдаты появиться, и жители любопытные. Хоть и ночь наступала, но поостеречься не мешало. Мало ли кому под луной путешествовать захочется.
Отошли подальше в лес, первый раз за три дня костер развели. Самаэль колдовал долго, дым с воздухом смешивая, чтобы ни запаха, ни видимости.
Ворон в дозор улетел, местность проверяя. Когда вернулся, летел низко, верхушки кустов пузом черным цепляя. Клюв в крови, глаза довольные. На суровый взгляд хозяина только каркнул, оправдываясь.
— Не пропадать же добру. Такая туша. Все одно падальщикам достанется.
Вельда от младенцев не отходила. В ручье, что поблизости протекал, тряпье выстирала. И наследника и брата его молочного. В одной куче, в одной воде. Сама грязь с лица стерла, волосы растрепанные в тугой пучок собрала. Йохо, как обратно вернулась, даже челюсть закрыть забыл.