Больные заулыбались. Даже Одабэ скривил в улыбке серые, сухие губы.
– Я осмелился навестить вас по делу, которое, по моему глубокому убеждению, должно вас заинтересовать. – Вакасо нагнулся, расстегнул портфель и достал из него лист бумаги с коротким текстом, отпечатанным крупными иероглифами. – Меня послал к вам городской комитет борьбы за запрещение испытаний и применения водородного оружия. Вот воззвание комитета. Я хотел бы зачитать его вслух.
Мотоути протянул руку:
– Разрешите взглянуть.
Он дважды прочел текст, сначала бегло, затем медленно и внимательно.
– Это очень правильно, – проговорил Мотоуги. – Очень правильно. Только… почему вы не обратились с этим воззванием раньше?
– К сожалению, – вздохнул Вакасо, – многие… даже большинство из нас, не желают понимать самых, казалось бы, простых вещей, пока это не затронет их личных интересов. Вспомните хотя бы себя…
– Вы правы, вы правы, – смущенно согласился Мотоути. Он приподнялся на локтях и крикнул: – Эй, друзья! Хомма! Господин Одабэ! И ты, сэндо! Смотрите, вот воззвание с требованием запретить водородную бомбу. Господин Вакасо пришел сюда что бы мы подписали, не так ли?
Вакасо кивнул.
Сэндо неприятно усмехнулся.
– Этими воззваниями занимаются всякие… как их… коммунисты, анархисты, социалисты, – сказал он. – Это не наше дело. Мы люди простые.
– Ничего подобного. – Вакасо живо повернулся к нему. – Коммунисты здесь ни при чем, хотя они, кажется, тоже целиком и полностью поддерживают наше движение. Но так поступают все честные люди! Под этим текстом подписываются девять из десяти японцев! Огромное дело… Народ зашевелился. Всюду митинги, собрания. Заметьте, пока это проводится только у нас в Японии… вернее, в одном Токио. А не сегодня-завтра такие воззваний будут подписывать во всем мире. Как Стокгольмское…
– Ну и пусть подписывают!
– Но ведь вы же сами, господин Тотими, стали жертвой…
– Уж кто-кто, а мы-то обязаны подписать, – еле сдерживая себя, сказал Мотоути. – Нельзя допустить, чтобы американцы еще раз затеяли эту чертову игру в океане. Я подпишу, а вы как хотите.
– Погоди, что ты делаешь, Тюкэй! – Сэндо в волнении размахивал руками и сипло визжал. – Ты губишь всех нас! Если хоть один из нас подпишется под этой бумажкой…
– Тотими-сан! Что вы говорите?
– …нам не возместят убытки, не заплатят ни иены…
– Погодите, Тотими-сан…
– Дурак! – сказал механик сквозь зубы, торопливо выводя иероглифы своего имени. – Дурак и подлец! Ты потерял стыд, сэндо! И если бы я мог сползти с койки…
– Нет, так нельзя, – вступился несколько ошарашенный Вакасо. – Подпись эта – дело совершенно добровольное. Дело совести каждого японца.
– Значит, видно, это не дело сэндо… А вы как? – Мотоути обратился к Хомма и Одабэ.
Хомма поспешно протянул руку за карандашом. За ним расписался и капитан. Возвращая, воззвание Вакасо, он с усмешкой сказал механику:
– Не трогай сэндо, Тюкэй. Он – другой человек и многого не понимает…
Сэндо злобно сплюнул:
– Дураки! Право, дураки! Ну, дожили? Ни гроша теперь не получите, помяните мое слово! Не думаете о своих семьях. А ведь у вас у каждого в кармане было бы по сто миллионов, не меньше…
Вакасо подпрыгнул на стуле:
– Сколько?
– Сто миллионов
Посетитель растерянно заморгал:
– Простите, Тотими-сан, я не совсем понимаю… Сто миллионов иен вы имеете в виду?
– Конечно!
– Да кто вам внушил эту фантазию?
– А как же? Господин государственный секретарь Андо потребовал от американцев за убытки два с половиной миллиарда. Так? Ну и что же?
– Нас двадцать три человека. Разделите-ка два с половиной миллиарда на двадцать три – получится примерно столько…
– То есть позвольте, господин Тотими… – Вакасо изумленными глазами уставился на сэндо. – Вы хотите сказать… Вы серьезно думаете, что два миллиарда с половиной целиком разделят между вами?
– А кому же еще они достанутся, по-вашему? – просипел сэндо, приподнимаясь на локте. Удивленный тон посетителя, по-видимому, не на шутку встревожил его. (Механик, капитан и Хомма с любопытством прислушивались к разговору.) – Кто еще, кроме нас, может получить эти деньги?
– Я не хотел бы огорчать вас, Тотими-сан, – с беспокойством проговорил Вакасо, – но дело в том, что…
– Нет уж, говорите, пожалуйста… Мы, рыбаки, люди темные, можем и ошибиться.
– Вот видишь, сэндо! – весело сказал Мотоути. – Выходит, что знать повадки тунца и уметь считать по пальцам – еще не все, что нужно умному человеку.
– С вашего разрешения, я объясню, – поспешно сказал Вакасо. Он подумал немного. – Конечно, я не специалист, но это довольно очевидно. Гм… Видите ли, эти два с половиной миллиарда иен американцы выплатят… если только выплатят… нашему правительству, а не вам. Об этом писали и в газетах. Сумма компенсации предназначена для покрытия всех – понимаете, всех – убытков государства, причиненных водородным взрывом.
– Но ведь пеплом смерти засыпало нас, а не государство! – хрипло сказал сэндо.
– Это верно. Однако в первую очередь деньги получите не вы, а рыбопромышленники, которые потеряли сотни миллионов на зараженном тунце…
– И наш Нарикава, – вставил механик.
– Да, господин Нарикава тоже, конечно, получит. Затем, по-моему, выплатят рыбоконсервным заводчикам. Страховым обществам. Военному ведомству…
– А оно-то при чем тут? – удивился Мотоути.
Вакасо засмеялся:
– Военному ведомству всегда перепадет из любых средств. Дальше… Министерству здравоохранения за ваше лечение. Правительственным чиновникам… гм… за надзор и все такое прочее. Ну, и многим другим.
– А как же мы? – чуть не плача, пробормотал сэндо.
– А нам, – с издевкой сказал Мотоути, – принесут оставшиеся крохи и скажут: «Вот вам за ваши обожженные потроха, подавитесь и не нойте».
– Э-э… это вы уж слишком, господин Мотоути, – покашливая, сказал .Вакасо. – Конечно, пострадавшие будут вознаграждены. Ну, не сто миллионов, правда, но все же… Думаю, вы получите достаточно, чтобы безбедно прожить до конца своих дней.
– Хоть по сто тысяч досталось бы! – Сэндо, мокрый от волнения и разочарования, выглядел таким жалким, что даже механику стало жаль его.
– Ничего, Тотими-сан, – серьезно проговорил он. – Выдадут достаточно для того, чтобы безбедно дожить свой век. Впрочем… ведь теперь все равно не выдадут – мы подписали воззвание…
Вакасо засмеялся:
– Вы большой весельчак, господин Мотоути. Но не надо шутить так зло. Господин Тотими может обидеться. Я не думаю, чтобы ваши подписи как-нибудь повлияли на вопросы компенсации.
Сэндо, отвернувшийся было к стене, стремительно сел на постели:
– Не повлияют, вы говорите?
– Конечно, нет.
– Дайте-ка мне карандаш и эту штуку. – Он долго примеривался, крутил карандашом над бумагой, поглядывая исподлобья то на Вакасо, терпеливо сидевшего на стуле, то на Мотоути, затем вдруг решился и торопливо нацарапал свою подпись. – Я тоже не хуже других, – пробормотал он. – А вдруг это все-таки поможет?
Когда Вакасо распрощался и ушел, унося под мышкой свой портфель, Мотоути долго лежал на спине, закинув руки за голову, и размышлял. Пожалуй, вряд ли он поставил бы свою подпись, если бы не был сам жертвой «пепла Бикини»… если бы не приходили к нему со всего света слова привета и утешения… если бы не плакала Умэко… если бы… Нет, Мотоути изменился. Изменился и никогда не станет прежним. А сэндо…
Он заснул…
Утром больные, доктора, Токио, вся Япония узнала, что у радиста Кубосава отказывается работать сердце.
Палата №311
– Удзуки-сан! Удзуки-сан!
Профессор с трудом раскрыл глаза и сел на кровати. За окном кабинета было темно, на потолке застыл световой квадрат от наружного фонаря.