Рассветало. Удзуки не опустил портьеры, и к желто-белому электрическому свету примешалась серая слезливая муть осеннего токийского неба. Палата была невелика, и в ней стало душно. Удзуки захотелось курить. Выходя из палаты, он слышал, как Ацуко, плача навзрыд, спрашивала Нортона:
— Неужели его уже ничем нельзя спасти?
Он закрыл за собой дверь, откинул полу халата и достал портсигар. Глаза его остановились на табличке с надписью «311». Он отвернулся.
Сюкити Кубосава умирал. Он был так слаб, что даже не мог поднять веки и пошевелить губами, а перешептывание врачей и плач родных доносились до него, словно через слой войлока. И все же судьба подарила ему перед смертью несколько часов ясной мысли. Он знал, что умирает. Он понимал это каким-то шестым чувством, словно слепой, свесившийся над бездонной пропастью. Смертный холод медленно полз по телу от тощих рук и ног, похожих на палки, обтянутые желтой влажной кожей.
— Ацу… Умэ… — позвал он одним дыханием.
Он почувствовал, как жена склонилась над ним и теплая капля упала ему на лоб. Ему захотелось сказать ей, что горевать не надо, что он совсем не боится смерти и что, если он умрет, то ей помогут, ей, и детям, и старой Киё, но не было сил пошевелить деревеневшими губами. Легкий, едва ощутимый укол в плечо — они опять вводят ему в кровь этот, как его… Название лекарства ушло из памяти. Да это и неважно. Наивные люди эти доктора, они думают, что еще не все потеряно. Неужели он один понимает, что это смерть? Чего же тогда стоят все они, лучшие врачи Японии и Америки? Но при чем здесь Америка?.. Почему американские врачи так любезно предложили свои услуги? Ведь никогда раньше они не лечили японских рыбаков. Ах, да, он для них всего лишь «морумотто» — подопытная морская свинка. На его организме они познают, что бывает с человеком, когда он попадает под «пепел смерти». Полгода они внимательно наблюдали, как отчаянно борется его организм с невиданной болезнью, борется и сдает одну позицию за другой. Сначала сдалась кровь, затем печень, мозг… Сколько времени он был без сознания? Кажется, сейчас конец сентября? Значит, месяц.
Он услышал прерывистый шепот и плач жены, она просила кого-то сделать что-нибудь для его спасения, не дать ему умереть. Значит, она тоже знает, поняла. Бедная маленькая Ацу! Каково ей будет с двумя девочками и старухой-матерью? Нет, как он ни храбрится, а умирать все-таки страшно. Страшно и бессмысленно. Кто эти люди, вызвавшие такие чудовищные силы? Зачем это им было надо? Против кого они хотят их использовать? И почему именно он, Сюкити Кубосава, сорокалетний честный рыбак, должен был оказаться их первой жертвой? И почему вообще кто-нибудь должен стать их жертвой? Он вспомнил ослепительные вспышки перед рассветом, громовые раскаты, а затем белый порошок, падающий с неба, — белый пепел, «пепел смерти», «пепел Бикини». Если бы они знали об этом тогда…
Теплые, нежные пальцы сжали его ладонь, но он не мог ответить на пожатие. Ледяной холод полз к груди, окружал сердце, останавливал дыхание…
В этот день Япония узнала, что Сюкити Кубосава, радист рыболовной шхуны «Счастливый Дракон», умер.
Полковник Нортон в клочья изорвал телеграмму из Вашингтона и грубо накричал на сотрудников.
Мотоути, кусая губы, чтобы не заплакать, судорожно мял и разглаживал газету. Сэндо Тотими тихонько молился. Одабэ лежал, завернувшись с головой в одеяло. Хомма громко всхлипывал, размазывая по лицу слезы.
Директор госпиталя Токийского университета заперся в своем кабинете и до вечера просидел один, уронив на руки лысую голову. Когда стемнело, он, не зажигая света, достал из шкафчика бутылку саке и чашечку.
В помещении профсоюза рыбаков Коидзу заплаканные женщины делали траурный венок. Угрюмые рыбаки молча курили перед входом.
Пустовали кафе, кинотеатры, варьете. По опустевшим улицам разъезжали на американских «виллисах» усиленные наряды полиции. Но народ молчал. И было в этом молчании нечто столь зловещее, что власти искренне предпочли бы ему шумные многотысячные демонстрации.
Долой!
Грустным было утро 27 сентября 1954 года, грустным и дождливым. Огромный «шевроле» губернатора с мягким однообразным шуршанием несся по бесконечной ленте тускло отсвечивающего мокрого гудрона.
Улицы Коидзу были пусты, если не считать нескольких голоногих ребятишек, приветствовавших машину губернатора отчаянным визгом. Над входом в здание муниципалитета красовалось большое желтое полотнище с четырьмя иероглифами: «Суй баку хан тай» — «Долой водородную бомбу».