От легиона «Громотопов» к тому времени оставалось чуть больше одного полка. Их просто было не прокормить в этих местах, тем более что император посчитал избыточным держать прекрасно вооруженную гвардию на второстепенном участке и перевел большую часть сил на защиту Этарона. Еще какая-то часть выполняла патрулирование, скорее с целью поисков источников пропитания и охоты, чем для выполнения прямых своих обязанностей.
Так что на момент штурма Ситарон оказался ни морально, ни физически не в силах выполнить поставленную ему задачу, а именно — прикрыть Истоки.
Защитники крепости сотнями поражали тварей бегущих мимо, не замечая того, что с северной части подбираются к ним прямо по стенам лягвы, используя липкие свои лапы, для того чтобы взобраться наверх. На некоторых из них к тому же восседали прыгуны, сами, будучи не в состоянии подняться до парапета крепости. Зато когда лягвы выползали наверх!!!
Отряд прыгунов — наездников растерзал защиту стен, не успевшую даже обнажить мечи, и занятую стрельбой из арбалетов, и во дворе крепости началась бойня, которую Элиз наблюдал сквозь бойницы цитадели, в которой он укрылся вместе с тремя оставшимися в живых легионерами личной охраны.
Крепость была похожа на сцену сказочной гравюры битвы с драконами. С крыши на крышу перепархивали прыгуны, стены и проулки кишели осклизлыми тушами, и повсюду стоял рев, чавканье и хруст.
Мимо пронесся прыгун, не сумев уцепиться за стену, и Элиз отошел от бойницы.
Лягвы копошились за дверями, чувствуя людской запах, и волнуясь, как бы до их мяса не добрался кто-нибудь другой, а Элиз сидел, подперев рукоятью меча, подбородок и думал о том, что лучше — дождаться смерти от рук палачей Тени Короны, или выйти к ожидающим его тварям.
Решившись, он собственноручно разлил по кружкам последнюю припасенную бутыль настойки и, для ритуала, похлопав по панцирю, сказал.
— Ну, что — пошли, что ли?
Один из воинов резким движением открыл дверь и Элиз, выставив перед собой меч и кинжал, вышел в коридор.
НИГЛАК
Гелез растер онемевшее от усталости лицо и выбрался из походной палатки. Перед самым закатом он решился все-таки хоть немного передохнуть и ненадолго забылся тяжким сном. Сон не принес бодрости и облегчения, поскольку спал он в тот час, когда с наступлением сумерек выбираются из своих укрывищ неуспокоившиеся мертвецы и пьют из живых их соки.
Раньше он только бы ухмыльнулся бы, вспомнив старые легенды, но сейчас окружающий его мир все больше сам напоминал сказку.
С наступлением ночи берега пограничного Ниглака погружались в непроглядно черную тьму. Над его неспешными водами и окружающими их равнинами, на север до самого Разлома раскидывалось бескрайнее небо, в котором всплывали с того же севера невиданные ранее тучи, похожие на серо-стального спрута, тянущего к людям свои щупальца.
Снизу диковинные тучи подсвечивались равномерно пульсирующими красными отблесками, словно бы там гремела страшная гроза, но раскатов ее не было слышно. Не было вообще никаких звуков, даже не звенели комары и другие паразиты, обычно плодящиеся у воды. Когда же пульсация за горизонтом прекращалась, сменяясь постоянным огненным свечением, казалось, что мир перевернулся, и солнце наперекор кому-то решило вставать с севера.
«Так и есть!» — подумал Гелез.
«Мир перевернулся. Все, что происходит здесь, подтверждает то, что мир изменился и уж точно не в лучшую сторону».
Над головой его теперь светили совершенно незнакомые по очертаниям созвездия, совсем не те, что были здесь при первом их появлении. Пришедшие со стороны Разлома они с каждой ночью становились все ярче, а родные, знакомые звезды с каждым днем блекли, опускаясь все ниже, к южному горизонту. Создавалось впечатление, что люди продвигались все дальше и дальше на север…
Гелез поежился — никуда они не продвигались!
С самого момента взятия Этарона их полк как встал на южной стороне Бродов, так и стоит, по сей день. Стоит, и стоять будет, пока, значит, весь не ляжет!
Происходило что-то очень и очень странное. Даже для, казалось, все уже повидавшего Гелеза. И это ему очень не нравилось. Чужое и непонятное всегда пугает, неизменность прежнего мира, хоть и наполненного самыми страшными чудовищами, но привычных для него, рушилась, и вставало что-то непонятное его разуму, и потому вдвойне пугающему.