— Государь наш не может именовать вашего "братом", ибо он, князь Семиградский, ровня князьям Трубецким, Мстиславским и иным, а те служат государю. И женитьбой своей на сестре покойного Сигизмунда он никак не доказывает свое право именоваться королем Речи Посполитой, ибо сестра-королева государству не отчич[12]! — заявляли сидевшие по лавкам бояре.
— Кто же, по мнению вашего государя, имеет право на корону? — вопрошали послы.
— Государь ваш по одному колену был нашему братией[13], — со всей серьезностью отвечали бояре. — И так как того роду не осталось, потому королевство Польша и Великое княжество Литовское — вотчины нашего государя. И потому, ежели король ваш хочет, дабы наш государь мирно отказался от своих законных прав, пущай он уступит части Смоленской и Полоцкой земли, что до завоевания нашего находятся в землях ваших.
Послы еще пытались уговорить бояр повлиять на Иоанна, но безуспешно. Было ясно — Стефан пытался оттянуть неизбежное столкновение с московитами до тех пор, пока он окончательно не упрочит свою власть.
Иоанн же, до того старавшийся избегать развития конфликта с Польшей, теперь был настроен решительно. Он знал, что император Максимилиан отправил к нему гонца с грамотой — видимо, настроен бороться со Стефаном! И гонец прибыл скоро и привез грамоту, кою чли перед государем и всей думой — император обещал в скором времени прислать послов для заключения союза в борьбе против Стефана, узурпировавшего корону Речи Посполитой, и весть сию встретили с великим ликованием…
Но никто не знал, что в тот самый миг, когда чли эту грамоту, император Максимилиан уже скончался после долгой борьбы с тяжелой болезнью. Вместе с ним еще до своего рождения погиб союз России и Священной Римской империи.
Новый император, молодой Рудольф, заверял позже царя в своей грамоте, что готов следовать планам отца и бороться против общих врагов. Но Иоанн мало верил ему и оказался прав. Советники молодого императора не дали ему вмешаться в борьбу России и Польши, более того, вскоре к Стефану были отправлены германские послы — имперская знать решила наладить отношения с Речью Посполитой.
Россия, как и ранее, оставалась один на один со своими многочисленными врагами.
В январе люд праздновал Святки. Вопреки болезням, смертям, разорениям и обнищанию русский народ продолжал чтить древние традиции и гулял, как в последний раз. Ряженный во всякую нечисть люд ходил по домам, веселил хозяев песнями и танцами, получая за это съестные подарки. Затаив дыхание, молодые девушки при свечах гадали на суженого.
В это долгожданное для всех время все были равны меж собой — и боярские семьи, и посадские, ибо под личинами не разобрать, кто есть кто, и обнимались друг с другом, пели песни, баб хватали в охапку и падали с ними в снег, резвясь. Иные бесстыдно доходили до греха — сегодня можно! Не зря именно в эту ночь вся нечисть выходит на улицы, и строгие обеты православного люда словно теряют свою силу.
И, по обычаю, ночью с пустынных заснеженных холмов спускали горящие колеса, силясь помочь долгожданному солнцу этим самым победить вездесущую тьму и привести за собою весну и счастье. Уносящиеся в темень охваченные пламенем колеса провожали свистом и радостными криками: "Колесо с горы катись — весной красной к нам вернись!" Дальше будет лучше, даст Бог, а сегодня — гуляем!
С улыбкой Иван Шереметев Меньшой наблюдал в Новгороде сие празднество, слушая отовсюду доносящиеся звуки озорного свиста, бабских веселых вскриков, песен, перезвона колокольчиков запряженных в сани троек. Вспоминал сейчас воевода свою юность, своих покойных ныне старших братьев, как весело гулял с ними в сию пору. И сам ходил ряженый (из-за того, что был крупным и широким, по обыкновению, надевал личину медведя, даже рычать научился подобно лесному зверю, ох и визга от баб было!), и плясал, и пел песни, и девиц утаскивал в укромные и темные места! Ушло всё, растаяло. Вспоминая давно ушедших братьев, уже растворившихся в памяти с годами, он помрачнел, сдвинул брови под низко надетой лисьей шапкой. Ворчал и едущий рядом с его конем младший брат Федор:
— Гуляют всюду, а нам помирать ехать!
…Под Новгородом собиралось войско для очередного похода на занятый шведами Ревель[14]. И в лагере, куда они прибыли вскоре, нет песен, плясок, бабьего смеха. Здесь огни, лязг железа, ржание коней, бесстрастные переговоры ратников, тревожное ожидание скорой битвы…
В шатре главного воеводы, молодого князя Федора Ивановича Мстиславского, проходил военный совет. Юноша недавно вернулся из победоносного похода на Венден, в котором участвовал под началом своего великого отца. Теперь же рядом нет матерого родителя, учившего его военному ремеслу прямо на поле боя. Здесь он — главный воевода, вынужденный быть им по праву своего происхождения. И он сидит во главе общего стола, на коем расстелена карта, безбородый, с породистым, аккуратным и правильным лицом, с надменным взглядом светлых широко расставленных очей под русыми тонкими бровями.
13
Имеется в виду, что Ягайло, родоначальник польской королевской династии Ягеллонов, был сыном княгини Иулиании Александровны, происходящей из тверской ветви рода Рюриковичей.