— Опять натопили здесь, словно в бане! — проворчал он, стиснув зубы. Истопник, дежуривший у наспех сложенной печки в шатре князя, втянул голову в плечи, притих. Мстиславский уперся руками в стол, опустил голову. Двинув желваками, молвил уже спокойно:
— Нужно идти на приступ. Нельзя более ждать…
— В одной из башен можно пробить брешь, кладка пострадала от наших ядер, пленный сие подтвердил. Сегодня вновь надобно обстрелять…
— Выполняйте. Ступай, Иван Васильевич, — не взглянув на воеводу, ответил молодой князь. Не сказав ни слова, Шереметев, развернувшись, тяжело зашагал прочь. Стражник отодвинул пред ним полы шатра, и воевода, наклонившись, вышел в ослепляющую белизну непроглядной метели.
Пока мело, воеводы успели собраться на военный совет, выслушали план Шереметева и согласились с ним.
Метель ушла, но снег продолжал медленно опадать. Белая пелена, утопившая лагерь и скрывшая до того из виду стены враждебного города, отступила. И вновь зазвучала оглушительная пушечная канонада. Тяжелыми раскатами и гулом отдавались выстрелы. Со стен били в ответ.
Потери среди русских пушкарей… Шереметев верхом на коне из-под рукавицы наблюдал за этой пальбой. Изредка видел, как вражеский снаряд попадал в орудие русских, и ствол, искореженный, подскакивал и отлетал в сторону, а несчастных пушкарей словно вырывало с того места и отбрасывало, будто тряпичных кукол.
Пальба прекратилась, дым, в коем утонула крепостная стена, понемногу рассеивался. Шереметев недвижно глядел на город, сведя у переносицы брови.
— Появилась брешь? — осведомился подъехавший к нему Федор Мстиславский.
Воевода указал вперед — возле одной из башен, почерневшей от копоти и едва не разрушенной ядрами, осыпалась часть стены.
— Здесь мы и войдем в город! — счастливо усмехнулся молодой князь. — Ну же, трубите наступление! Вперед!
Загудели сигнальные рожки, выше взмыли стяги. Воеводы, в надетых поверх панцирей шубах, стянув свои полки, разъезжали верхом вдоль выстроенных ратников, подбадривали словом, раздавали приказы.
Строем двинулась русская пехота, в совершенной тишине приближаясь к крепостной стене.
— Как тихо… — с подозрением произнес Федор Мстиславский, и едва он это сказал, с крепости ударили из всех орудий. Тут же верхушки стен, где чернели бойницы, заволокло дымом, а на поле творилось страшное — ломая строй, ратники сбивались в кучу, то останавливаясь, то двигаясь дальше, силясь спастись от сыплющихся градом на них свистящих снарядов. Большие ядра сметали людей целыми толпами, врезались в землю, обсыпая ошарашенных людей тяжелыми комьями земли. Снаряды фальконетов, что были размером с крупное яблоко, летели чаще и пробивали навылет, нанося страшные огромные раны, отрывали головы и конечности.
Наступление захлебнулось, войско, пятясь, отступало в страшной суматохе. Тащили раненых и падали сами, сраженные снарядами. Воеводы не решались примкнуть к ратникам из-за страшного обстрела, метались верхом туда и сюда, что-то бесполезно орали своим бойцам в этом страшном смешении звуков — грохоте выстрелов, тревожном реве рожков и людском отчаянном крике. Молодой князь Мстиславский, побледнев, со слезами на глазах смотрел на эту бойню, не в силах пошевелиться.
Иван Шереметев не стерпел. Соскочил с коня (жаль было губить животину), бросился к передовой, навстречу отступающим воинам. На ходу сбросил в снег шубу и шапку. Воеводы, опешив, замерли на местах, глядя ему вслед.
— Стоять! Куда? За мной! За мной! — кричал он сквозь грохот снарядов, размахивая руками. Хватая на ходу ратников и пихая их, перепуганных, вперед, где-то потерял слетевшие рукавицы. Уже миновал окопы, перелез через ров и схватил первого попавшегося ползущего прочь бойца.
— В строй! В строй! — до хрипоты крикнул воевода ему в самое ухо, поднял и толкнул перед собой. Рядом рухнул стрелец с размозженной головой, боярина с ног до головы обрызгало кровью.
— Что он делает? Верните его! — дрогнувшим голосом прокричал Мстиславский, к кому-то оборачиваясь назад. Но было поздно. На глазах всего войска сбитого снарядом Шереметева отбросило ко рву, и он безвольно скатился по насыпи вниз, оставшись недвижно лежать.
Трубили отступление. Наконец выстрелы смолкли. Теперь только крики раненых и испуганных до полусмерти людей разносились над полем боя, густо усеянном трупами. Молодой князь Мстиславский, видя впервые в жизни такую бойню, осознал наконец свою ошибку — он поторопился начать штурм. Шереметев был прав.
— Скорее! Найдите его! Принесите в лагерь! — приказывал он, расхаживая по лагерю, взъерошенный, разом как-то осунувшийся. Наконец увидел, как в попоне четверо ратников несли к лагерю тело Шереметева. Пронесли быстро мимо князя, он успел лишь заметить там задранную кверху бороду да уложенные на груди окровавленные руки, которые била крупная дрожь. Молодой князь в ужасе оглянулся, замечая, как раненый обильно пятнает за собой снег кровью, и на ватных ногах двинулся по кровавому следу.