Подле них, облаченные в атласные кафтаны, отороченные собольим мехом на плечах, сидели Иван и Василий Голицыны. Василий, поднявшись со скамьи, молвил, глядя на государя:
— Ежели крымский хан воюет не здесь, стало быть, сможем заключить с ним ряд? Не придется держать так много войска на южных землях.
Зашумели голоса, заспорили.
— Когда это с крымским ханом удавалось договориться? — выкрикнул со своего места Тимофей Трубецкой, усмехаясь в бороду.
— Меньше держать нельзя, никак нельзя! — отвечал так же с места князь Татев.
— На ливонских землях куда важнее собрать большую рать! — отвечал ему Никита Захарьин. Снова зашумели голоса.
И он был прав. Недавно пришла весть о том, что Венден, одна из главных ливонских крепостей, пала, Магнус вместе с даренным ему когда-то Оберпаленом перешел на службу к польскому королю. Иоанн ожидал этой измены, потому мог внешне сохранять спокойствие, хотя душу переполняли гнев и жажда возмездия.
— Венден надобно вернуть, — сказал он коротко, когда голоса начали стихать. Бояре, склонив головы, согласились с этим приказом.
— Тебе, Иван Федорович, — обратился он к Мстиславскому, — и сыну твоему поручаю вернуть Венден, выступайте скорее, отбейте и Оберпален. Ежели там будет Магнус, возьмите его живым… Уничтожайте любое сопротивление. Надобно остановить поляков в Ливонии…
— Тебе, Никита Романович, собирать войска, — обратился Иоанн к Захарьину. — Как можно скорее…
С военного похода начался новый, 1578 год…
Стены Вендена изрядно пострадали после осады города Иоанном, теперь же шведы наспех залатали бреши в укреплениях и были готовы к новой осаде — к городу подошла рать под командованием Ивана Мстиславского.
Морозы, а за ними пронизывающие ветра с метущим стеной снегом обрушились вскоре на русский лагерь. В метель Мстиславский, облаченный в шубу, надетую поверх брони, объезжал позиции — сам проверял защиту лагеря и заставы. Рядом, опуская лицо, силясь спрятать его от колючего снега, ехал его сын Федор. Видя, с каким неудовольствием сын следует за ним, князь молвил сурово:
— Слыхал я, как под Ревелем шведы множество пушек попортили в твоем лагере. Для того заставы в лагере и делаются, дабы защитить его от внезапных нападений!
— Были заставы, — с раздражением пробурчал Федор.
— Были бы — ни одной пушки бы не уничтожили! — в сердцах крикнул старый князь, затем, погодя, добавил уже мягко: — Щеки снегом натри…
Войдя в шатер, Иван Федорович тут же при входе перекрестился у образов. Слуги сняли с него облепленную снегом шубу, броню, начали переодевать в сухую одежду. Заиндевевшая борода его начала оттаивать и истекать водой.
Трапезничать князь и его сын уселись тут же, в шатре, за небольшой походный стол. Блюд было немного — князь не позволял себе в походах привычной роскоши. Также здесь не было ни вина, ни крепкого меда — на войне Иван Федорович не пил хмельных напитков и запрещал всем остальным.
— Отец, больше двух недель стоим здесь, бьем из пушек. Когда пойдем на приступ? — исподлобья глядя на отца, спросил молодой князь, так и не притронувшись к еде. Рука Ивана Федоровича, крепкая, с узлами толстых вен, с длинными и аккуратными пальцами аристократа, взялась за двузубую вилку с белым черенком из рыбьей кости. Даже в том, как он сидел, говорил, ел, были видны его княжеская стать и дородство. Медленно двигая челюстями, князь молвил:
— Прежде чем отправлять людей в бой, убедись, что не посылаешь их на верную смерть.
Федор, насупившись, глядел на отца. Иван Федорович поднял на него свой взор и продолжил:
— Ты узнал, сколько обмороженных в твоем лагере, больных и умерших? Что с фуражом?
— Я тебе каждый день о том докладываю! — ответил с раздражением молодой князь и опустил голову, словно разъяренный бык.
— И насколько боеспособно твое войско?
Старый князь нарочно говорил "твое", как бы оставаясь в стороне от командования. Сын должен постигать ратное мастерство!
— Ежели разнести укрепления ядрами и после того хорошенько их обстрелять, они не выстоят, — уверенно произнес молодой князь.
— Допустим, ты отправил в бой обмороженных и голодных ратников на крепость, в коей достаточно снарядов и пороху, кроме многочисленного гарнизона, сытого и обогретого. Допустим, ты даже возьмешь город, с немыслимыми потерями, конечно. Что дальше?
Федор молчал. Иван Федорович отложил вилку, пристально взглянул на сына и спросил:
— Что ты знаешь о противнике? Я не о гарнизоне.
— Знаю, что польское войско Дембинского еще здесь, и, возможно, набрав новые силы, они придут сюда, — немного подумав, отвечал Федор, вновь, как в детстве, чувствуя себя избалованным мальчиком, не желающим постигать науки, не слушающимся домашних учителей и тут же робеющим при одном взгляде отца. — Знаю, что многие крепости вокруг заняты поляками…