— Не понял ты меня, князь, — покачал головой Федоров.
— Я помню, — перебил его Курбский, — помню, как ты сказал: "Не пристало мне ни пахотою, ни сеянием семян сокращать время своей жизни, ибо вместо плуга я владею искусством орудий ручного труда, а вместо хлеба должен рассеивать семена духовные по вселенной". И я пытался так же. И понял, что бесполезно. Стало быть, ничего мы не можем содеять, и все идет своим чередом! Потому и говорю — ежели и быть борьбе, то пусть она будет кровавой, но раз и навсегда разрешит наши вечные споры… Что ты молчишь, мастер? Ответь мне!
Но мастер молчал. Курбский почувствовал, как у него от волнения нехорошо схватилось в груди, на мгновение словно он утерял возможность дышать.
— Ехать надобно, — молвил Федоров, поднимаясь с лавки, — ступай, Андрей Михайлович, и делай, что должен.
Курбский поднялся следом и, пытаясь затянуть печатнику в таза, ответил:
— Увидимся ли снова?
— Ежели Бог даст. Прощай, князь, — ответил, не оборачиваясь, Федоров и тяжкой поступью прошел мимо него.
Курбский уезжал, оглядываясь на оставшееся позади жилище мастера, и в душе томилось страшное предчувствие — он больше не увидит Федорова. На всем пути к дому Курбский обдумывал сказанные печатником слова, размышлял о своих изречениях, силясь понять, чем он мог обидеть Федорова (и есть ли эта обида?). С тревогой вспоминал он болезненный лик мастера, и на ум приходило страшное — Федорову недолго осталось. А ему, князю Курбскому, сколько? Переживет ли он эту войну, в коей пытается принять деятельное участие?
Они все же никогда больше не увидятся, но Курбский не услышит о смерти Ивана Федорова. Когда печатник спустя годы после долгой хвори упокоится тихо в своей постели, князь Курбский уже полгода будет лежать в своей могиле…
Глава 12
В мае из Дерпта вновь выступило на Венден русское войско. На этот раз царь поставил во главе рати не Мстиславского, коему еще не простил самовольного зимнего отступления, а его зятя, князя Ивана Голицына. Старика с его сыном тем временем он отправил на юг, держать границы от очередного наступления ногайцев.
Под началом Голицына были Федор Шереметев — первый воевода Большого полка, участник битвы при Молодях Андрей Палецкий — первый воевода полка Левой руки, князь Михаил Татев — воевода Правой руки. Сторожевой полк возглавил Дмитрий Хворостинин, коего государь очень ценил за блестящую ратную службу.
Впервые в жизни худородный Хворостинин был назначен первым воеводой, потому из дома уезжал светящимся от счастья, супруга все обнимала и не могла наглядеться — гордость и честь-то какие!
Но, едва прибыл он в войска, князь Михаил Тюфякин, что был назначен вторым воеводой Сторожевого полка, сразу сказал, вперив в него свои узкие черные очи:
— Чтобы я, родовитый князь, под тобой был? Сором! Полк с места не сдвинется, пока государь тебя подо мной воеводой не назначит!
Хворостинин, уставший от бесконечных местнических тяжб, коими была переполнена вся его ратная служба, чуть насмешливо, с презрением взглянул на седоватого князя и ничего ему не ответил.
Василий Сицкий, постаревший, обрюзгший, давно уже потерявший силу при дворе, назначен был вторым воеводой в Большой полк и затеял местнический спор с Федором Шереметевым, мол, ему, князю, невместно быть под безродным Шереметевым.
Тюфякин, не успев разрешить спор с Хворостининым, начал тяжбу с Сицким, ибо счел его знатность недостойной назначения в Большой полк. Татев, возглавлявший полк Правой руки, тоже начал спор с Сицким. Убеленные сединами матерые бояре, в столь неспокойное время не раз встававшие на защиту родной земли, грызлись, спорили, писали челобитные государю и задерживали ведение боевых действий — войско очень нескоро подошло к Оберпалену, занятому шведами.
Готовились к осаде, осматривали стены, и здесь, на военных советах, не могли прийти к единству. Осада затягивалась. Голицын ничего не мог содеять. Хворостинин множество раз порывался представить воеводам свой план штурма, с коим, как он говорил, Оберпален падет уже на следующий день, но его никто не стал слушать — ибо недостоин.
Ратники роптали, что подолгу стоят без дела. Стремительно таяли припасы. Из Дерпта прибыл гонец с государевым приказом — брать Оберпален немедленно. Послушали, приняли, но снова, не слушая друг друга, не желали уступать, считая последнее уроном для чести, и снова медлили.