— Из Москвы от государя еще один посланник прибыл, Данила Салтыков. Молвят, торопит воевод, мол, ежели в ближайшие дни Кесь не возьмем, воевод государь велит выпороть в Москве…
— Я б поглядел на такое! — крикнул с восторгом Гаврило и разразился своим скрипучим смехом.
"Вот оно, величие", — подумал с горечью Воронцов и двинулся дальше. С тоской подумал он и о своем отце, Федоре Воронцове, близком когда-то советнике молодого государя. Он его плохо помнил, был мальчишкой, когда того казнили по какому-то неясному делу. Но матушка всегда говорила, что отец был деятельный и мудрый. Вроде как помогал митрополиту Макарию и государю державу просвещать да преумножать[34]. Уж неизвестно, насколько то правда, но одно Василий Федорович знал точно — то, что ныне происходит в стране и в войсках, было явно не тем, что пытались создать отец и великий Макарий, сейчас кажущиеся такими далекими, едва не сказочными.
Куда мы идем? Заплутали, заплутали…
Объединенная польско-шведская рать подошла к Вендену двадцать первого октября. Воеводы едва успели выстроить и развернуть войско. Гудели сигнальные рожки, вестовые носились из одного фланга в другой, порой терялись из-за непроглядного тумана.
— Не видно ни зги. Где полк Правой руки? — вглядываясь в белую пелену, поглотившую и войско, и город, говорил Иван Голицын.
— Отправил вестовых, — отвечал стоявший рядом седобородый Василий Сицкий. — Татарскую конницу выставили в перелеске за левым флангом…
Голицын нахмурился, осмысливая услышанное, затем заревел в гневе:
— Куда? Я не велел!
Конь его затанцевал, захрапел, почуяв гнев хозяина.
— Это все Салтыков велел! Обещал доложить государю о нашем бездействии, ежели не исполним, — молвил Сицкий упавшим голосом.
— Щенок! — удерживая коня, кричал Голицын. — Я здесь первый воевода иль кто?
— Здесь уже черт разберет! — проворчал Сицкий.
В тумане перестраивался конный отряд детей боярских и едва не столкнулся со строем стрельцов. С матом и руганью разъехались, уставшие и замерзшие люди были озлоблены и вспыльчивы. В том конном отряде был и Михайло. Один стрелец, самый задиристый, схватил его коня под уздцы, оттолкнул в сторону. Хотел Михайло его достать плетью, и уже едва не замахнулся, но ударить не посмел, увидев, как тяжело на него глядят эти бородатые воины, испытанные в десятках боев и походов, и от одного их взгляда противный холодок начинал бежать по спине. Бросил им в ответ пару колких слов и, послав к черту, поспешил за остальными.
Пока отходили, Михайло все глядел во враждебную мглу тумана, откуда доносились команды на неведомых ему языках, угрожающе ревели чужие рожки. И вдруг все смолкло…
— Здесь они, — проговорил застывший в седле Сицкий. В тишине конь его звонко брякнул сбруей. А тишина тем временем как будто съежилась и понемногу начала таять от тяжелого гула — тысячи копыт били окаменевшую замерзшую землю.
— Откуда они идут? — настороженно проговорил Голицын, привстав в стременах.
— Оттуда, откуда мы их не ждали, — понял Сицкий. — Опрокинули Салтыкова с его татарской конницей… Обошли нас…
— Что? Что? — растерянно проговорил Голицын, не сразу осознав, что нужно дать команду войскам развернуться навстречу противнику.
— Братцы, готовься! — скомандовал старшой в отряде, Михайло и, вздев кверху свою топорную бороду, со звоном выхватил саблю. Из темноты показались несущиеся навстречу всадники. Уже готовились встретить их смелой атакой, но услышали: "Братцы, не бей, свои! Свои!" Замерли в смятении.
Вскоре увидели, что это убегает прочь разбитая татарская конница. Среди отступающих, слепо несущихся вперед через развернутые полки, скакал и горе-воевода Данила Салтыков, потерявший в сумасшедшем беге шлем — впервые в жизни этот юноша, получивший серьезное назначение государя, решил выслужиться. И сам даже не понял, как был разбит. Татары в ужасе кричали что-то наперебой, неслись, ломая строй стрельцов и конницы. Отряд Михайло расступился, давая им дорогу. Михайло со смятением оглядывался на отступающих и осознавал, что и им сейчас придется встретиться с чем-то страшным, сильным, неизведанным. В членах от нарастающего страха появилась противная слабость. Михайло опустил облаченную в шлем голову, шумно выдохнул.
— Вперед! Вперед! — послышалась команда старшого. Кони тронулись, переходя постепенно на шаг. Михайло ехал в четвертом ряду, поглядывая на товарищей. Перешли на галоп. Все ближе враг — это слышно по нарастающему гулу земли. Вот уже в тумане видны их очертания. Сейчас…