— Дозволь я скажу, государь! — сказал вдруг с места царевич. — Ежели ныне не укрепим Полоцк, будет поздно. Для чего мстить ливонцам за прошлое поражение? Надобно встать под Полоцком и отстоять любой ценой сей город!
Притихли вновь бояре, замер на своем месте Иоанн. Взгляд его, устремленный куда-то вперед, казалось, остекленел.
— Государь, дозволь мне возглавить рать! — обернувшись к царю, горячо говорил Иван. — Дай добыть свою победу для нашей державы! Дозволь отомстить Стефану!
Видя, как длинные пальцы Иоанна добела сжали подлокотники кресла, как мелко трясется его седая борода, бояре затаили дыхание, чувствуя надвигающуюся беду. Это видел и Иван и побледнел вмиг, но пристально глядел на отца, ожидая его ответа.
— Думаешь, ты смыслишь в ратном деле более остальных? Более воевод? Более меня? — все так же глядя перед собой, проговорил Иоанн. На лице царевича дернулась щека, он невольно сглотнул, но не отвел взора.
— Не смей говорить мне наперебой, иначе я придушу тебя, сукина сына! — прошипел Иоанн, изо всех сил удерживая своей гнев. Молчали бояре, низили к полу глаза. Что-то заблестело в очах царевича, и он, униженный, отвернулся, силясь сжаться в своем кресле, исчезнуть, дабы пережить этот позор…
О том, что государь приказал Феодосию, жену царевича, разлучить с ним и отправить в монастырь, Иван не ведал. О том он узнал, когда Феодосию, перепуганную, зареванную, вели прочь из дворца в окружении вооруженной стражи. Она хотела закричать, позвать Ивана на помощь, но Афанасий Нагой, что сопровождал ее, сказал с пугающей улыбкой: "Не вздумай рта открыть, моя хорошая! Не вздумай!".
У крыльца ее уже ждал возок, который отправит ее в Покровский монастырь, туда же, где жила постриженная в монахини Евдокия, первая супруга царевича. Когда Иван, почуяв неладное, бросился за ней, было поздно — возок уже умчал Феодосию прочь из Москвы. Не помня себя от ярости, Иван бросился к покоям отца, но невозмутимые стражники скрестили перед ним бердыши.
— Кого остановили? Меня? Да я вас первыми изживу! Псы! Прочь! — кричал в исступлении Иван.
— Государь не велел. Христом Богом просим, уйдите, великий князь.
Иван глядел на глухую дверь покоев отца и, оскалившись, выкрикнул:
— Так ты добиваешься моей покорности? Так решил ответить мне на мою "дерзость"? Ты ведь слышишь меня! Так ты мстишь мне?
Ни звука за запертой тяжелой дверью.
— Будь ты проклят! Будь ты проклят! — исступленно закричал Иван через головы стражников, и Афанасий Нагой, появившийся словно ниоткуда, начал что-то говорить тихо, силясь успокоить разгневанного царевича.
— Еще слово, червь, — прошипел царевич, схватив Нагого за бороду, — и я растерзаю тебя голыми руками!
— Господи, вразуми, Господи, — шептал перепуганный Нагой, выпучив глаза. Он, кажется, впервые в жизни видел, как в безропотном доднесь царевиче воспылал норов государя Иоанна — истинно, он был сыном своего отца… Иван оттолкнул его прочь и, оглянувшись напоследок на запертую дверь, медленно побрел прочь, опустошенный, жалкий.
— Государь токмо о сохранении рода своего печется! Феодосия бездетной была! Четыре года уж в браке, так и не понесла ни разу! Не гневайся, великий князь, — шептал ему в спину семенивший за ним Нагой.
Иван обернулся снова, надеялся, что дверь покоев отворится и отец примет его и утешит, и объяснит свое столь неожиданное решение. Он ведь знал, как Иван полюбил и привязался к своей Феодосии! Не мог же он так поступить!
Но дверь не отворилась. Иоанн был закрыт ото всех. Даже от собственного сына…
Вскоре полк под командованием Василия Хилкова был отправлен в Лифляндию, где он воевал с немецкими отрядами, верными Баторию, нещадно предавая огню ливонские селения, как и велел Иоанн.
А вести приходили все более страшные — шведский флот обстрелял Нарву и Ивангород, а в Ревеле высадилась многочисленная шведская рать. Иоанн не мешкая велел отправить навстречу шведам полк под командованием Тимофея Трубецкого, дабы защитить Нарву, но, говорят, шведское войско в разы многочисленнее.
"Искру благочестия истинного христианства сохранит и державу нашу утвердит от всяких львов, пыхающих на ны", — писал Иоанн Баторию, будучи уверенным, что победы Хилкова в Лифляндии сдержат спесь безродного венгра, но грамоту так и не успел отправить. Стало известно вскоре, что Баторий с огромным войском подошел к Полоцку, и город, не имея достаточных сил для сопротивления, едва ли сможет долго выстоять против врага.
Стены Полоцка, возведенные когда-то Иоанном после взятия города московитами, стояли еще целыми, ощетиненные торчащими из бойниц пушками и пищалями. Шатровые верхушки башен, возвышающихся над городом, словно отрезаны стелющимся поверху туманом, который, казалось, все больше густел от пушечного дыма. Звуки выстрелов таяли в шуме проливного дождя, превратившего в грязное озеро лагерь польского войска, гомонящий, широко раскинувшийся многочисленными шатрами, увенчанный знаменами с изображениями фамильных гербов польской и литовской знати.