— Никак город сдавать будем? — хитро прищурившись, молвил старый ратник. Волынский отвел глаза и ответил:
— Еще одного прихвати с собою. Дабы прикрыл. И переоденьтесь. Нечего в стрелецкой одеже идти туда…
Ратник понимающе кивнул и спрашивать более ни о чем не стал. Придя на позиции своего отряда, старик призвал одного молодого стрельца с собой и велел следовать за ним. Добро, что парень лишних вопросов задавать не стал, покорно шел за старшим, молча переоделся в старый зипун, оставив стрелецкий кафтан. Лишь когда выходили из города через запасные ворота, кратко спросил:
— Решили все же град сдавать? Воеводы приказали?
— Не твоего ума дело. Твое дело — идти со мною да по сторонам поглядывать, — не обернувшись к нему, ответил старик.
Едва ли не сразу, выйдя из города, нарвались на венгерскую заставу. Те всполошились, схватились за оружие, но московиты подняли руки. Старик глядел твердо, с прищуром, молодой же побледнел, испуганно озирая подступавших к ним отовсюду врагов. Старик заговорил, мешая польские и русские слова.
— Кажется, это парламентеры! — сказал один из наемников товарищам.
— Чего они хотят? — молвил другой, опуская поднятый мушкет.
— Хотят видеть наших командиров. Переговоров хотят.
Двое других хохотали, мол, гляди, как по-польски говорят, заслушаешься! Капитан их вышел вперед, поправил свои бравые усики, в зубах у него из стороны в сторону ходила сухая травинка.
— Отберите у них оружие! — приказал он. Объяснили жестами. Старик, отцепляя от пояса нож, что-то сказал молодому, и тот отдал покорно свои саблю и нож.
— Проходите, — любезно улыбнувшись, произнес капитан и отошел в сторону, как бы давая московитам пройти. Прочие воины замерли, замолчали, видимо, что-то почуяв. Старик похлопал молодого по плечу, мол, не робей, и медленно двинулся в указанную сторону. Молодой шагнул следом, настороженно озираясь на чудно одетых иностранцев. Едва он повернулся к капитану спиной, тот выхватил из-за пояса короткоствольный пистолет, вытянул руку и выстрелил московиту в затылок. Хлопок был резким, шумным. Над мальчишкой, ничком рухнувшим в грязь лицом, стояло кровавое облако дыма. Испуганный старик обернулся и едва ли успел что-то понять — рядом стоявший венгр, молниеносно вскинув короткое ружье, выстрелил в него в упор. Старика будто вырвало с места, он отлетел в сторону. Он еще был жив, стонал и корчился, но к нему с ножом уже спешил другой ратник, добить.
— Уберите их! — спрятав за пояс пистолет, приказал капитан и выплюнул в сторону сухую травинку. Наемникам, которые подожгли город, был невыгоден мир, они собирались сами захватить город, дабы именно им досталось все его богатство. И они уже готовились броситься на штурм через образовавшуюся в прогоревшей стене брешь.
Уже вскоре наемники кинулись в атаку, и отряд этого бравого венгерского капитана был в первых рядах (и он улыбался, предчувствуя скорую победу и большую наживу), но внутри города они увидели построенные московитами укрепления и торчащие из бойниц стволы орудий. Невольно капитан остановился, остолбенев, и хотел что-то выкрикнуть, но на ворвавшуюся толпу наемников тут же обрушились пули и снаряды пищалей и гаковниц, летели стрелы, уже столь редко используемые в то время в европейских войнах, и венгры, неся значительные потери, начали пятиться. Бравому капитану снарядом гаковницы оторвало верхнюю часть тела, по грудь, и рядом с ним падали наземь его товарищи, другие убегали, ползли, втаптывая обезображенный труп в кровавую грязь.
— Пли! — кричал во все горло Телятевский, опуская воздетую саблю, и снова гремит оглушающий залп, и снова враги валятся толпой на землю, отступают. С великим ликованием русские ратники провожали отступающих врагов. Сняв шлем, утер мокрое, черное от копоти и пыли лицо Телятевский и бросил саблю в ножны. И легкая надежда появилась в нем — нет, выстоим! Отстоим Полоцк!
Но на следующий день будет новый штурм, будет бой, и большая часть ратников погибнет, и хоть враг будет снова отброшен, еще меньше воинов захочет погибать за обреченный град. И Волынский с Щербатовым отправят в польский лагерь новых парламентеров, и тем посчастливится попасть к королю и сообщить ему, что гарнизон готов сдаться. И сами жители, выйдя на улицы, попросят мира, устав от ежедневных обстрелов, пожарищ и трупов на улицах.