И Киприан, осознав бесполезность борьбы, сам уже вскоре начнет призывать сдаться на милость победителю. Вместе с воеводами Щербатовым, Волынским, старшими, местными старостами и дьяками и прочими защитниками они придут с дарами в польский лагерь, пестривший многочисленными знаменами. И Баторий, восседая подле своего шатра в окружении своих воевод, облаченный в черные парадные латы, примет их и станет пристально глядеть на склонившихся московитов и на вставшего перед ним на колени владыку Киприана. И Курбский, стоя позади Батория, будет слышать их унизительные льстивые речи, коими попытаются они вымолить свои жизни. И Баторий сдержит свое слово, позволит ратникам и жителям беспрепятственно покинуть Полоцк либо вступить в ряды польского войска. Едва ли не все московиты вскоре ушли в другие крепости, дабы вскоре снова сражаться против поляков. Воевод и владыку же будет ждать плен.
И пока отчаявшиеся защитники будут сдавать город, Теля-тевский с горсткой преданных ему воинов запрется в городском храме, где и останется сидеть, пока Полоцк не займут польские войска. Впрочем, биться уже будет бесполезно, и Телятевский так же попадет в плен. Его воинам разрешено будет уйти…
Каленые ядра в ничто превратили крепостную стену Сокола. Стояла сухая погода, и немцам, ранее всех подошедшим к крепости, хватило трех пушечных выстрелов, чтобы спустя совсем немного времени стена вспыхнула смоляным факелом. И немецкие наемники, устав ждать, первыми бросились на штурм. Воевода Николай Радзивилл Рыжий подошел к крепости, когда немцы уже врывались через открытые ворота. На глазах воеводы железная решетка ворот опустилась и отсекла ворвавшихся в крепость ратников.
— Что происходит? — хмуро глядя на суматоху в толпе наемников и на пылающую стену, сквозь которую было не пробраться, прокричал Радзивилл.
А гарнизон Сокола, едва увидев, что небольшая толпа наемников оказалась в западне, без команды воевод бросилась на них. Шеин издали наблюдал за этим, сидя на крепком боевом жеребце. Михайло стоял по праву руку от него, ждал, что прикажет воевода. Но Шеин молчал, глядел, как остервенело русские резали наемников.
Так же без команды Радзивилла остальное войско бросилось на выручку немцам, толпа гнула и шатала из стороны в сторону железную решетку, и ей, единственной преграде меж пятитысячным войском и гарнизоном из тысячи человек, было не устоять. Михайло же глядел на дребезжащую решетку и понимал — это конец. Следовало бы бежать с горсткой дезертиров, вовремя осознавших, что и Полоцку, и Соколу осталось недолго. Кто остался здесь?
— Что делать будем, Михайло Василич? — прогнусавил побледневший Фома, подъехав верхом к господину.
Ощущение страшного, неизбежного поглотило Михайлу, и он уже ни о чем не думал, кроме того, что ждет его и всех остальных, как только эта стонущая под напором сотен людей железная решетка рухнет. Предсмертный скрип ее четко выделялся даже в этом гвале тысяч орущих голосов…
— Стоим, братцы! — подбадривали ратников спешившиеся воеводы Лыков, Палецкий и Шереметев, все в панцирях и сверкающих шлемах. Духовенство тоже среди воинов — кто взялся за оружие, кто читает молитвы, благословляя ратников.
Издав последний стон, решетка рухнула. Все, что было дальше, казалось делом одной минуты. Противники с оглушающим ревом несметной толпой хлынули в крепость и тут же смяли первые ряды защитников. Казалось, их просто валили на землю, рубили на части, топтали. Там, в этой горстке ратников, что тут же исчезла под ногами бегущих, был и воевода Лыков-Оболенский.
— Вперед! — вырвав саблю, закричал Шеин и пустил коня прямо в толпу. Несколько безумцев слепо последовали за ним. Михайло, оставшись на месте, видел, как воевода Андрей Палецкий, рубанул одного венгра, развалив его пополам, отбил удар другого, третьего, но в него откуда-то выстрелили, он пошатнулся, и вот воеводу уже рубят со всех сторон, превращая крепкое тело в стальных доспехах в бесформенное кровавое месиво.
Ничего не видя и не соображая, Михайло пустил коня к задним воротам, когда уже бежали ратники, стоявшие в тылу. Бежали прочь горожане и священнослужители. Кричали дети, ревели бабы, испуганно ржали кони, без остановки били выстрелы, и все это слилось в единый страшный гул, что казалось, будто страшнее этого ничего не было и не будет.
— Фома, скорее! За мной! Скорее! — звал он своего слугу. Он еще видел, как Фома несется следом, а еще он видел, как стремительно, сверкая воздетыми клинками, лавиной валит за ними вражеское войско.