— Архипушка, вот и настала мне пора уходить. Умру я сегодня. Чувствую, что умру.
Архип замолк, перестав всхлипывать, и молча глядел супруге в лицо.
— Я там одежу приготовила, знаешь, где лежит. Ты… прошу… отвези меня к Людушке… Хочу рядом… с дочкой быть… Слышишь?
— Слышу, любушка моя, — закивал головой Архип и от боли, что рвалась наружу, хотелось выть и кричать.
— Какой ты у меня седой стал, — улыбнулась Белянка и, с трудом подняв руку, потянулась погладить локоны мужа. — Спасибо Богу, что подарил мне… жизнь с тобой…
Архип вдруг острее ощутил, что уходит от него самый любимый и родной человек, коего никто и ничто уже не заменит.
— И еще… Исполни последнюю волю. Найди сына… Алексашку… Чует сердце, живой он. Найди… Обещай…
— Обещаю, — не помня себя, сквозь слезы отвечал Архип и целовал руку, кою по-прежнему держал в своих ладонях.
— Так легко… Стало… Отец снился… Братья… Матушка зовет… Не плачь… Архипушка… Наконец… Мне не больно… Не больно…
Она уснула вскоре и умерла под утро во сне. Посеревший, с каменным ликом, Архип вышел в одной рубахе на мороз и повязал платок Белянки над крыльцом — так соседи узнали о смерти хозяйки. И потекла молва по городу: "Слыхал, жена кузнеца померла?"
Первой прибежала Матрена, с воем кинулась к покойнице. Белянка лежала в том же месте, смежив очи. Печка не топилась, и дом успел промерзнуть. Из мастерской доносились удары топора. Выйдя на звуки, Матрена увидела Архипа, рубящего супруге домовину. Окликнула его, но он не обернулся, продолжал неистово, злобно бить топором по толстому бревну.
Матрена уходила к себе, где стряпала для соседа обед. Тем временем ее подросшие сыновья стали помогать Архипу мастерить гроб. К вечеру домовина была готова.
Позже он зашел в дом, мрачный и молчаливый, пропитанный потом насквозь. Белянка уже лежала обмытая и переодетая. Матрена, стараясь не шуметь, боясь потревожить покой новопреставленной, накрыла на стол.
— Стало быть, ты уехать решил? — спрашивала она, наблюдая, как нехотя Архип пытается есть. Он кивнул в ответ, вперив очи в пол.
— Вернешься? — вопросила Матрена.
— Не решил еще, — буркнул Архип в ответ.
Заплаканная Матрена, уходя вскоре домой, молвила Архипу напоследок:
— Ты зови, ежели что. Мы рядом всегда.
— Спаси Христос, — кивнул Архип и закрыл дверь.
Ночью он сидел у гроба в холодном, нетопленном доме, в темноте, молча глядел на покоившуюся в домовине жену. Он ничего не говорил, просто смотрел на ее бледное восковое лицо, белевшее в темноте, вспоминал прошедшую с этой прекрасной женщиной жизнь. Он так и не сомкнул глаз. Под утро повалил снег. Еще когда было темно, в дверь постучались — пришли сыновья покойного плотника Ильи, отряхнулись от прилипшего снега, поснимали шапки, перекрестились, обернувшись к красному углу. Они помогли Архипу вынести гроб и погрузить в сани. Накрыли гроб крышкой, заперли в сарае дверь, дабы никто из животных не проник туда. Архип зажег лучины, быстро, по-хозяйски, накрыл на стол, накормил молодцев, сам чего-то пожевал — кусок в горло не лез.
— Вот что, ребята, — молвил Архип, глядя на парней. — Батька ваш строил этот дом от начала и до конца. Мне тут не жить. Оставляю сей дом вам. Живите тута… Вот…
Сказал и осекся, навернулись на глазах слезы. Отроки с жалостью глядели на старого кузнеца, не осознавая еще, какое богатство им дарено. Целый дом! А Архип, всхлипывая и кусая прыгающие губы, оглядывал опустевшее жилище. Каждый угол, каждая мелочь — все напоминало о ней. Казалось, сейчас из сеней донесется ее голос, столь же привычный для него, как свет солнца или шум дождя — то неважное, на что уже не обращаешь значительного внимания, но без чего не представляешь свою жизнь. Но в доме было тихо, а за окном сыпал стеной снег.
Всю рухлядь, сундуки с добром, иконы, доставшиеся еще от кузнеца Кузьмы, воспитавшего Архипа, платки, ткани, хозяйские и кузнечные инструменты, скотину и птицу — все Архип оставлял новым хозяевам. Он лишь собрал оставшиеся деньги, дабы похоронить жену и дабы при случае на яме поменять коня, да взял татарскую саблю, добытую под Казанью. Деньги упрятал в зипун, саблю уложил в дровни, поближе к передку, присыпал сеном. Перед тем как выйти, перекрестился у образов, оглядел еще раз свой дом и вышел, поклонился порогу и навсегда оставив его в прошлом. Запряженный в дровни конь стоял во дворе, один из сыновей Ильи держал его под уздцы. Гроб уже присыпало снежным одеялом.
— Может, не поедешь, дядюшка Архип? — спросил отрок, когда Архип отворил ворота. — Снег сильный, заметет… Волков тьма в округе.