— Да, дорогие мои, — гнусавя по своему обыкновению, сказал Путятыцкий, — надо отдать пани полковнице должное — у нее действительно отдыхаешь душой и забываешь обо всех безобразиях, которые творятся там…— И он указал на окно.
Станевич улыбнулась.
— Очень приятно, но должна вам заметить, что никакой пани полковницы здесь нет.
Путятыцкие (он — пожилой, сухопарый мужчина, долговязый и длиннорукий, с маленькой продолговатой головкой; она — с большим лошадиным лицом, высокая, как и муж) громко рассмеялись. Силач и верзила Тележинский, у которого были маленькие черные усики над верхней губой, со скучающим видом курил трубку.
— Правильно, — сказал Путятыцкий. — Я тоже не люблю, когда меня теперь величают графом. Но a propos[1] о титулах: я расскажу вам забавную историю… Приезжает к нам на днях почтенный Мрочек…
— Какой еще Мрочек? — спросил Тележинский.
— Как, ты не помнишь Мрочека? Наш садовник из Хвалибоги…
— Ах, этот! Понятия не имел, что его фамилия Мрочек.
Путятыцкий, недовольный тем, что его перебили, махнул рукой.
— Ну, какое это имеет значение! Приезжает, значит, наш Мрочек, нагруженный всякой снедью, и говорит: «Пан граф…» А я ему: «Какой я тебе граф? Разве ты, дурак, не знаешь, что у нас теперь демократия?»
Тележинский заржал.
— Ну, а Мрочек? — спросила Станевич.
— Мрочек? Это как раз самое смешное. Мрочек сказал обиженным тоном: «Я, пан граф, против демократии». Здорово, а? Вот он, польский народ!
— Не обольщайся! — Тележинский нахмурился. — Все не так просто, как тебе кажется. Попробуй-ка вернись в Хвалибогу.
Путятыцкий выпятил нижнюю губу.
— И вернусь. Увидишь, через год руки мне будут целовать.
Станевич сочла, что сейчас самое время вспомнить о своих обязанностях хозяйки дома.
— Прошу, господа, кофе стынет…
Путятыцкий взял чашку, но прежде чем отпить, с наслаждением вдыхал аромат кофе.
— Вот это кофе! — прогнусавил он и, наклонив свою маленькую головку к сидевшей рядом Станевич, поднес к губам ее руку. — Вы волшебница! — Затем вытянул длинные ноги и, блаженствуя, развалился в глубоком кресле.
— Не слишком крепкий? — осведомилась Станевич.
— Нет, в самый раз! A propos, о крепости…— Он посмотрел на Тележинского. — Помнишь, Фред, что говорил о кофе Тоник Устшицкий?
Тележинский задумался.
— Тоник?
— Не помнишь? Чем кофе крепче, а женщина красивей, тем сильней они возбуждают.
Собравшиеся рассмеялись. Тележинский вынул изо рта трубку.
— Кстати, хорошо что ты вспомнил про Тоника. От него были известия.
— Да что ты! — воскликнул Путятыцкий. — Кто тебе сказал? Он писал кому-нибудь?
— Мне сказала в Варшаве Роза Вондоловская. Маритка получила от него письмо.
— Ну, и что?
— Ничего. Сидит в Лондоне и, кажется, собирается вернуться.
— Вернуться? Куда?
— Сюда.
— Ну да? Он что, спятил?
— Возможно. Роза говорит, что так оно и есть.
Путятыцкий разволновался.
— Возвращаться сюда? Нет, это уму непостижимо! Зачем, к чему? Вы только подумайте, дорогая пани, жена Тоника, Маритка, ну, знаете… маленькая Сулемирская…
Станевич понятия не имела, кто это, но тем не менее утвердительно кивнула.
— …просто с ума сходит, не знает, как вырваться за границу, а он хочет вернуться! Никогда не ожидал этого от Тоника. А может, это сплетни, недоразумение какое-нибудь?
— Возможно, — невозмутимо ответил Фред. — Только я не думаю. Что ж, если хочет, пусть возвращается.
— Безумие! — пробормотал Путятыцкий и, повернувшись к Станевич, спросил, конфиденциально понизив голос: — А как наши дела, дорогая пани?
Станевич улыбнулась.
— Пожалуй, близки к завершению.
Путятыцкая приблизила к ней лошадиное лицо.
— Это точно, дорогая?
— Точно? — Путятыцкий скорчил презрительную гримасу. — Ты забываешь, моя милая, в какое время мы живем. Разве можно сейчас в чем-нибудь быть уверенным?
— Простите, откуда такой пессимизм? — возразила Станевич. — Друзья всегда остаются друзьями…
— Правильно, — кивнул Путятыцкий. — Прошу прощения. Вы, конечно, исключение, поэтому мы спокойны, пока наша судьба находится в ваших хорошеньких ручках.
Станевич громко засмеялась. У нее был приятный мелодичный смех, и она любила его демонстрировать.
— Вернее, в руках моего мужа. Но на него можно положиться! Он сделает все, чтобы вырвать нас отсюда.
Путятыцкий многозначительно показал глазами на закрытую дверь в соседнюю комнату. Станевич приложила палец к губам.