В соседней комнате, тоже за чашкой кофе, нагнувшись над низким столиком, сидел Анджей Косецкий и вполголоса разговаривал с маленьким, щуплым человечком средних лет с кривыми, как у кавалериста, ногами. Стоявшая в стороне высокая лампа под абажуром отбрасывала на пол небольшой круг света, оставляя всю комнату и беседовавших мужчин в полутьме.
Анджей выпрямился.
— Вот и все!
Он ткнул в пепельницу до половины выкуренную сигарету и сейчас же закурил другую. Светлые, рассыпчатые волосы упали ему на лоб, когда он сидел согнувшись, и он откинул их назад.
Вага молча курил сигарету й вертел в маленькой, женственной руке спичечный коробок. Голова у него была лысая, но породистая, с высоким выпуклым лбом и глубокой поперечной морщиной между черными бровями. Докурив сигарету, он тщательно загасил окурок и откинулся на спинку кресла.
— Ну, что ж? — сказал он, понизив голос. — Откровенно говоря, я ждал других результатов, но после всего услышанного считаю, что вам не в чем себя упрекнуть. Помешала глупая случайность. Ничего не поделаешь. Советую вам не унывать, поручик.
Анджей сдвинул темные брови.
— Напортачили! Терпеть этого не могу!
— А кто же это любит? Но дело не в этом. Вы сами знаете, что жизнь часто преподносит нам неприятные сюрпризы. Приходится с этим мириться.
— Знаю. Но…
— Что такое?
— Зря погибли невинные люди.
Вага внимательно посмотрел на Косецкого, и его тонкие губы искривила едва заметная усмешка.
— Угрызения совести?
— А вы считаете, капитан, это неуместным?
— Вам видней, совесть-то ведь ваша. А кто убит, вам известно?
— Какие-то люди из Бялой, с цементного завода.
— И вы уверены, что они ни в чем не повинны?
Анджей покраснел.
— Я предполагаю.
— Ах, вы предполагаете! Но с таким же успехом вы можете предположить, что они, например, члены ППР[2]. Что тогда?
К голосам, доносившимся из соседней комнаты, примешался низкий, мелодичный смех Станевич. Вага потянулся за сигаретой.
— Мы опять отвлеклись. Сколько времени пробудет в Островце Щука?
— По нашим данным — до среды. В среду утром он уезжает.
— Значит, в нашем распоряжении три дня.
— Один.
— Почему один?
— Воскресенье и понедельник отпадают. Он уезжает в район.
Вага усмехнулся.
— Вы, я вижу, прекрасно информированы. Органы безопасности?
Анджей кивнул.
— Да, у нас там есть свои ребята.
— Надежные? Не выдадут?
— Исключено.
— Прекрасно. Итак, давайте подумаем… Во время поездки не удастся?
— Пожалуй, нет. Слишком сложно. Сегодня был исключительный случай.
— Понятно. Значит, остается вторник. Что вы предлагаете?
Анджей заколебался. Его худое, смуглое лицо омрачилось.
— Капитан, я хотел задать вам один вопрос…
— Слушаю.
Анджей наклонился над столиком, и волосы снова упали ему на лоб. Он откинул их назад.
— Не знаю, как это сформулировать…
Вага молчал. По его неподвижному лицу видно было, что он не собирается приходить Анджею на помощь. Анджей нахмурился и сдвинул брови. Наконец он решительно поднял голову.
— Буду говорить прямо. Щуку обязательно надо убрать?
Вага не удивился. Он взял спички, не спеша закурил сигарету, которую уже давно держал в руке, и глубоко затянулся. Анджей не сводил с него пристального взгляда.
— Насколько мне известна ваша биография, поручик, — наконец заговорил он, — вы солдат дисциплинированный и бывалый и должны знать, что я, как ваш командир, имею право на подобные вопросы не отвечать и не отвлекаться от дела. Так или нет?
Анджей покраснел до корней волос.
— Думаю, что…
— Меня не интересует, что вы думаете. Отвечайте на вопрос.
Казалось, Анджей вот-вот вспылит. Но он справился с собой и коротко ответил:
— Так.
Вага кивнул.
— Я рад, что мы с вами на этот счет одного мнения. Но я вам все же отвечу. Мне понятны ваши сомнения. Больше того, меня даже удивило бы, если бы у вас их не было. Мы живем и боремся в крайне трудной, сложной обстановке. Но война, которая была для всех испытанием, научила нас смотреть на вещи просто и выделять главное. Нам сейчас не до тонкостей. И если уж необходимо разграничивать явления, разграничение должно быть простым и ясным: белое — это белое, черное — черное. Вы согласны со мной?
Спокойный, ровный голос Ваги как бы подтверждал и усиливал правоту его слов.
— Чтобы сохранить трезвость суждений, мы должны ясно представлять себе в данной ситуации следующее. Вторая мировая война на исходе. Это ясно. Еще день, два, три, самое большее — неделя, и конец. Но разве такой мы конец предвидели? Нет. Мы рассчитывали, что поражение в этой войне потерпит не только Германия, но и Россия. А вышло иначе. В создавшемся положении поляки делятся на две категории: на тех, кто предал Польшу, и тех, кто не желает этого делать. Они хотят подчиниться России, а мы не хотим. Они за коммунизм, а мы против. Они хотят уничтожить нас, а мы их. Между нами идет борьба. Она, собственно, еще только начинается. Сколько вам лет?