Выбрать главу

Тем временем Януш медленно поднимался с земли. Сначала он встал на одно колено и грязной рукой стал протирать глаза. Он стоял так довольно долго, словно обдумывая, что предпринять. Наконец встал. Вид у него был ужасный — мятый, запачканный костюм, синее, окровавленное лицо, заплывшие глаза. Он отхаркивался, сплевывая кровь, смешанную с грязью, и все время утирал рукавом пиджака лицо. Но вот он пошатнулся и прислонился к стене, — видно, изменили силы. Прошла минута, прежде чем он поднял голову и повел по сторонам невидящими глазами. Злая усмешка искривила его опухшие губы. Он полез в карман брюк и, вытащив пачку денег, швырнул на землю.

— Нате!

Потом достал из кармана пиджака другую пачку и тоже бросил.

— Обожритесь!

Вся середина погреба была устлана деньгами. Шреттер молчал и невозмутимо курил. Казалось, его это больше не интересует. Януш сунул руку в другой карман и вынул оттуда несколько долларов. С минуту он раздумывал.

— Нет! — сказал он сквозь зубы. — Это вы, сволочи, не получите!

И в бешенстве разорвав бумажки пополам, потом еще раз пополам, бросил зеленые клочки на землю. Они, как конфетти, замелькали в воздухе.

— Нате! Можете подтереться!

Фелек Шиманский, парень практичный и деловой, не выдержал.

— Да ты что, Януш, спятил?

А тот выгреб из кармана последние смятые бумажки — по два и пять злотых.

— Спятил? Скоро увидите, как я спятил! Я вам покажу, вы еще меня попомните…

Стоявшие у выхода Косецкий и Шиманский переглянулись. Даже Марцин поднял голову. Шреттер молча докуривал сигарету.

— Черт! — выругался Фелек.

Алик наклонился к нему.

— Зашухерит.

— Тсс!

Януш, уверенный, что победа осталась за ним, обдернул пиджак, поправил съехавший набок галстук и еще раз вытер рукавом лицо.

— Желаю удачи!

Под ногами у него зашуршали деньги. Но не успел он сделать и двух шагов, как Шреттер выпрямился, и сунул руку в карман брюк. Марцин вскочил.

— Юрек! — крикнул он.

Почти одновременно раздались два коротких, как щелканье бича, приглушенных толстыми стенами выстрела. Януш поднялся на носки и на мгновение застыл так — вытянувшись, с руками над головой, словно в каком-то диковинном танце, потом вдруг перевернулся на левой ноге и, как был с воздетыми руками, рухнул во тьму, лицом на землю.

Марцин первый кинулся к нему. Он перевернул Януша на спину. Тот был неподвижный, тяжелый, как мешок с песком. Опустившись на колени, Марцин стал разрывать у него на груди розовую шелкую рубашку. Из груди тонкой струйкой сочилась кровь. Стояла мертвая тишина, и, словно откуда-то из недр земли, доносился далекий шум проливного дождя.

Марцин обернулся к Шреттеру.

— Юрек, Юрек! Что мы наделали!

Шреттер жадно затянулся и, бросив окурок, придавил его ногой.

— Мы? Хочешь, Марцин, я дам тебе дельный совет: встань и не распускай нюни.

Тем временем, осторожно ступая по деньгам, к убитому приблизился Фелек.

— А, черт! — выругался он, посмотрев на мертвеца, и перевел взгляд на стоявшего на коленях Марцина.

— Встань, старина! — сказал он с грубоватой нежностью. — Не стоит расстраиваться из-за этой падали!

Он обнял его за плечи и помог встать.

Марцин не сопротивлялся. Фелек посмотрел на валявшиеся кругом деньги.

— Ну и грошей было у парня!

Алик стоял в стороне, опустив голову и закусив нижнюю губу.

Вдруг Фелек разозлился.

— Чего молчите, это самое отвалилось, что ли? Ну? — Он посмотрел на Шреттера. — Что дальше?

Тот не ответил.

— Чего уставился? — Фелек нахмурился. — Думаешь, я струсил?

— А нет?

— Конечно, нет. Ты что, очумел? Я еще и не в таких переделках бывал. Покажи-ка мне свою штуковину…

Шреттер вынул из кобуры револьвер и подал Фелеку. Тот стал внимательно осматривать.

— Подходящий! «Виккерс»?

— Ага.

Шреттер посмотрел на часы. Было без нескольких минут девять.

— Давай сюда. Сейчас не время этим заниматься.

Он спрятал револьвер и сказал командирским тоном:

— Ну, ребята, хорошенького понемногу. Этого, — он указал на труп, — оттащите пока в сторону, надо собрать деньги, а потом решим, что делать дальше.

Его спокойный, уверенный голос несколько разрядил атмосферу. Только что совершенное преступление еще не вышло за пределы этих стен, и, кроме них четверых, никто на свете о нем не знал.