— Эх, сбился ты, старина, с дороги…
Бледное лицо Калицкого слегка покраснело.
— Я? А может, это вы идете по неверному пути?
— Нет, Ян, — ответил Щука. — Партия идет по верному пути. Мы можем делать ошибки, оступаться, но направление у нас правильное. Вот ты сказал — Свенцкие. Да, они есть. Ну и что? Завтра они отпадут.
Калицкий долго молчал.
— Это я знаю, — сказал он наконец. — Меня беспокоят не Свенцкие.
— А что же?
Калицкий поднял на старого друга усталый взгляд, и на миг его черные глаза загорелись, как в прежние времена.
— Вы меня беспокоите, — сказал он. — Путь, по которому вы ведете Польшу.
В эту минуту к Щуке наклонился Вейхерт.
— Боюсь, что нас ждет речь, — с фамильярной улыбкой прошептал он.
В самом деле, Свенцкий, решив, что настал подходящий момент, сосредоточился, сделал значительное лицо и, взяв в правую руку нож, слегка постучал им по рюмке. Но он сделал это так деликатно, что услышали только ближайшие соседи и замолчали. Свенцкий хотел постучать еще раз, но тут с дальнего конца стола послышался резкий звон. Это Грошик, моргая мутными глазами, изо всех сил колотил вилкой по рюмке. Разговор за столом моментально стих, и все с любопытством стали оглядываться в поисках виновника этого необычного трезвона. Свенцкий сначала покраснел, потом побледнел.
— Тсс! — зашипел Грошик. — Пан министр хочет говорить.
При виде растерянной физиономии Свенцкого Древновский зажал рот, чтобы не прыснуть со смеху.
— Валяй еще! — подзуживал он Грошика.
Но Свенцкий уже овладел положением. Он встал, и внимание присутствующих обратилось на него. Однако, когда он начал говорить, голос у него слегка дрожал.
— Дорогие товарищи! Сегодня возрожденная Польша одержала большую победу. Жертвы, которые мы понесли в борьбе с фашизмом, были не напрасны. Фашизм капитулировал…
— Держишь?-—-прошептал Юрек Шреттер.
— Держу, — тяжело дыша, ответил Фелек Шиманский.
— Ну, давай. Раз, два…
Изо всех сил раскачав мертвое тело, они одновременно отпустили руки, и оно упало в темноту. Раздался плеск — и наступила мертвая тишина. В густой листве шуршали капли дождя. Молния сверкала где-то далеко за городом.
Фелек отер со лба пот.
— Ух, и тяжел, дьявол!
— Тише ты, — зашипел Шреттер.
Алик стоял в стороне. У него дрожали руки. Кровь вся отхлынула от лица. Сердце пульсировало где-то в горле. Когда они продирались сквозь кусты, с трудом волоча тяжелое, как колода, тело Януша, он почувствовал, что его вот-вот вырвет. Сейчас он открыл рот и жадно вдыхал свежий, влажный воздух. Но это не принесло ему облегчения. Лоб покрылся холодной испариной. К горлу подступил комок. Он инстинктивно вытянул вперед руки и ухватился за куст, ощутив на лице и руках прикосновение мокрых, клейких листьев. Он согнулся, и его начало рвать.
Фелек шагнул из темноты.
— Он что, спятил?
Шреттер остановил его жестом.
— Оставь его в покое. Пусть блюет.
Они стояли на берегу пруда, в густой и мокрой траве, почти касаясь плечами, но не видя друг друга. Темная, неподвижная поверхность пруда едва угадывалась во мраке. Тьма была кромешная. Вокруг таинственно шелестели высокие плакучие ивы.
— Юрек! — шепотом позвал Фелек.
— Чего тебе?
— Надо сматываться.
— Обожди минутку.
Он подошел к Алику. Тот, согнувшись пополам, судорожно уцепился за мокрый куст и продолжал давиться и корчиться. Наконец его перестало рвать.
— Лучше тебе? — спросил Шреттер.
Алик едва заметно мотнул головой. Тошнота, правда, прошла, но он обессилел и чувствовал себя совершенно разбитым. Им овладело глубокое безразличие.
— Ну? — раздался из темноты нетерпеливый шепот Фелека.
Шреттер подозвал его кивком головы. Тот придвинулся ближе.
— Чего?
— Мотай один!
Фелек нерешительно топтался на месте.
— А вы?
— За нас не беспокойся, не пропадем. Все равно вместе возвращаться нельзя. До завтра.
Фелек не двигался с места.
— Ну? — разозлился Шреттер. — Чего ждешь? Сказано, сматывай удочки.
Фелек помедлил немного и протянул Шреттеру руку.
— До завтра. Зайти к тебе?
— Заходи. Только смотри, будь осторожен.
— Без тебя знаю, — проворчал Фелек.
— Держись, старик! — Проходя мимо Алика, он похлопал его по плечу и, как тень, исчез в кустах.
Зашелестели листья, тихо хрустнула веточка на земле. И снова стало тихо.
Алик не двигался. Шреттер обнял его за плечи и почувствовал, что он дрожит.
— Ну, как? Еще будешь блевать?