VII
Он очнулся от тяжелого сна, весь в поту, с сердцем, колотившимся где-то в горле, и не сразу сообразил, где он. Со всех сторон его обступала темнота. Было тихо, но в нем метался и рвался наружу сдавленный, хриплый крик. Он слышал его так отчетливо, будто совсем рядом во тьме кричал человек. Сев на кровати, он сжал руками голову, которая раскалывалась от диких воплей. Но крик не утихал. Он раздавался под черепной коробкой, и казалось, окружающая темнота кричала в ответ. Он еще сильней, до боли, стиснул голову. Виски были в поту, ладони тоже холодные и липкие. Его стала бить внутренняя дрожь. Инстинктивно он пошарил вокруг, ища одеяло. Сначала нащупал жесткую чистую простыню, потом — атлас одеяла. И только когда натянул его на плечи, до сознания дошло, что он дома, в спальне, лежит рядом с женой на оставшейся после немцев кровати.
Алиция спала, дыша ровно и тихо. Он наклонился над ней, прислушиваясь к ее спокойному дыханию. Вдруг, словно почувствовав его рядом, жена вздохнула и пошевельнулась. Он отпрянул, но она продолжала спать.
Его по-прежнему трясло. Он натянул одеяло повыше и плотней закутался в него. На ночном столике тикал будильник. Только сейчас он услышал тиканье и бесконечно удивился. Разве бывает на свете больший покой? Ночь. Уснувший дом. Рядом спит жена. Тикают часы. А время отступает куда-то в далекое, полузабытое прошлое. Ему и прежде нередко случалось просыпаться среди ночи. Он любил эти одинокие минуты, ничуть не похожие, однако, на одиночество, и не торопился опять заснуть. Можно было без помех обозреть свою безупречную, гармоничную жизнь, которая текла тихо и мирно. Ночная тишина, спящий дом, ровное дыхание Алиции располагали к тому, чтобы заглянуть в прошлое. Минувшие годы терялись вдали, и он не находил там ни одного мгновения, ни одного события, за которое стоило бы краснеть. Ему ничего не нужно было вычеркивать из своего прошлого, нечего стыдиться и нечего скрывать.
Но эти смутные воспоминания не принесли облегчения. Спина и плечи согрелись под толстым ватным одеялом, а внутренняя дрожь не утихала. Он устал, но лечь боялся и только сомкнул отяжелевшие веки. И сразу почувствовал облегчение, как в бездонную пропасть, провалившись во тьму. Дрожь внезапно унялась. Ни о чем не думая, он уткнулся головой в колени. Покой. Тишина. Вдруг он вздрогнул. Кто-то крикнул в темноте. Он выпрямился и весь обратился в слух. Где кричали? Около дома? На улице? Сначала он подумал, что ему послышалось. Но в следующее мгновение понял: это у него внутри затаился и опять зазвенел этот крик. Он был всюду. В груди. В горле. В висках. Крик избиваемого человека. Съежившись, он замер, словно надеясь хоть так заглушить этот голос. «Сейчас пройдет», — подумалось ему, и кулаки так крепко сжались, что ногти впились в ладони. Но крик усиливался, рос, хватал за плечи. Он чувствовал: еще секунда — и окружающий мрак, ночь, в чьих невидимых тисках он бился, как на дне огромной ямы, отзовутся диким воем. Не выдержав, он вскочил и сам закричал.
Алиция проснулась. Она села и ощупью, еще спросонья, стала искать выключатель. Наконец нашла и зажгла свет.
Антоний стоял на коленях тут же, на постели. Большой, грузный, угловатый. Лицо бледное, перекошенное от страха. В полосатой пижаме, с бритой, обезображенной головой, он был похож на преступника, выпущенного из тюрьмы. Когда он поднял на нее остекленевшие, неестественно расширенные глаза, она инстинктивно отшатнулась.
— Погаси! — невнятно пробормотал он.
Она повиновалась. Комната снова погрузилась во мрак. Антоний не шевелился. Прижавшись к своей подушке, она видела в темноте очертания его большого, неподвижного, как колода, тела.
— Антоний!
Молчание.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Почему ты не ложишься? — с трудом сдерживая дрожь в голосе, спросила она.
Он лег. Снова наступила тишина.
— Антоний…
— Что?
— Тебе что-нибудь приснилось?
— Наверно. Не помню.
— Ты вскрикнул.
— Разве?
— Я проснулась от твоего крика.
— Очень жаль.
Он говорил спокойно, отчетливо выговаривая слова. Страх оставил его. Все прошло. На душе опять стало спокойно. Вытянувшись, лежал он на спине с закрытыми глазами и старался дышать ритмично, как во сне, хотя знал, что заснет не скоро. Его все сильней тяготило присутствие жены. Чего ей надо? Почему вместо того, чтобы спать, она сидит, насторожившись, в своем углу и чего-то ждет? На что она рассчитывает? Он не нуждается в ее заботах. Обойдется без ее любви и нежностей. Ему ничего от нее не надо. Только очень близкие когда-то люди могут вдруг стать такими бесконечно чужими, как сейчас вот эта женщина, которая делила с ним супружеское ложе. Что она знает о нем? Как смешны ее жалость и беспокойство! Все ее благие порывы и желания пропадали всуе, ненужные и напрасные. И вдруг он почувствовал, что именно за доброту, верность, нежность и преданность может ее возненавидеть. Когда он понял это, ему стало легче. Он даже чуть не захлебнулся от ненависти и глубоко вздохнул.