13
Я возвращаюсь в свой просторный склеп. Причащаюсь глотком вина из бутылки, что стоит на полу и ложусь на тахту распятьем.
Вторая серия. Опять я заложник своего же сюжета. Своего же вензеля Ende. Йорген выбрал не те слова. Фабрика, люди, Вазген, гонорар. Пустое. Все утопить.
Я напишу эту серию. Не для Йоргена, не для Вазгена, не для людей. Мне хочется знать самому — что будет дальше? Хочется уничтожать поэпизодно героев, пока не останется самый достойный. Сам сценарист. И он рассмеется последним.
А если убить сценариста? Чем не сюжет? Что остается? Только песок.
Убить сценариста — это затея. Убить сценариста — имир исчезает.
Левая нога томительно ноет. То добрый знак. Я на правильном пути, хороша моя дорога.
Приподнимаю голову и сталкиваюсь взглядом с Лягарпом.
— Ты меня осуждаешь?
Молчит, тряпичная его душа. Молчит, пучеглазый талисман.
О чем я думал? Кого-то убить?
Снова стук. Это уже дурная пьеса. Дворник вернулся? Да, должен быть персонаж вот такой — без нагрузки, без смысла. Возникнет, поканючит, скажет пару глупостей — и зритель доволен. Обеспечен легкий смех, напряжение спало. После чего надо выходить на новый сюжетный виток. Дворник-комик. Ладно, открою. Пощекочем еще раз свою тяжелую печень. И речь начнем за такт. Пока дверь не открыта. Ход древний, но честный.
— Что теперь хочешь купить? Славянского шкафа нет. Есть антикварный секре…
Пауза. Крупно мое лицо: глумливость сменяется страхом.
Бенки, Бенки, очнись, помоги! Я не справлюсь один. Подставь стальное плечо. Бенки, ты слышишь меня?
За дверью стоит Катуар. Еще раз — Катуар. Третий раз — Катуар.
И ее дантовский нос. Она в алом платье, руки голые, светится буква «А».
Здравствуй, Катуар. Здравствуй, нос. Здравствуй, «А». Вы все пришли. Вы выдержали испытание сюжетом. Теперь не упасть, не запутаться в мантии, не истлеть, не уйти сквозь песок.
— Извините, вы Марк?
Бенки, ты слышал, мой друг? Она меня не узнала! Но что тут странного? Тогда, в ресторане, я пил водку. Асейчас уже третий день пью белое вино. Я стал другим человеком.
— Вы Марк? Вы слышите? Почему вы так смотрите?
— Вы диалогистка?
— Я?
— Вы.
— А вы кого ждали?
— Вас.
— Значит, да. Я диалогистка.
— Как славно. И мы оба в алом, чудесная рифма.
— Мне почему-то кажется — я не вовремя. Я пойду.
— Вы как раз вовремя. Вовремя. Я чуть было не убил Марка.
ЗТМ. Так, Бенки, для краткости мы в сценариях называем Затемнение, угасающий кадр.
14
В начале был пепел.
Вечером, двадцать один год назад, на школьном дворе, между двумя февральскими тополями мы с Карамзиным сжигаем историю.
Это четыре тома Н.К. Шильдера с хрустящими корешками — «Императоръ Александръ I».
Для этого в нашем подвале был найден удобный таз, где эмаль на дне откололась, образовав черный материк Еврарктику. Карамзин хохочет, из его треснувших губ вылетает тяжелый пар. Три тома уже казнены. Копченым прутом Карамзин переворачивает исчезающие страницы.
— Так этому Шильдеру и надо! Нечего писать историю.
— Ты не любишь историю?
— Я люблю только ту, которую придумываю сам. Почему за меня уже все сочинили? Я не просил никого!
Вижу сквозь бледный огонь лик Александра Первого на дрожащей гравюре. Александр преображается. Сперва он становится похож на соседа, мастера похмельной резьбы по дереву, потом на прощальный миг предстает в окладе пепельной бороды. И исчезает.
Карамзин легко бьет меня прутом по рукаву новой темно-синей куртки из вчерашнего магазина «Спорттовары», оставляя неизгладимый след. (Бабушка, готовься!)
— Но в последнем томе есть все-таки нечто, — произносит он.
— Что?
— На последней странице. Давай прочитаю.
— Прочитай.
Карамзин поднимает со снега тяжелую книгу, распахивает на ветру, подносит к пламени в тазу:
— Ах, как светит! Ну, слушай.
И, склонившись над приговоренным к сожжению Шильдером, он неторопливо читает:
«Нам еще остается сказать несколько слов о народных слухах, распространившихся по России в 1826 году; они были вызваны неожиданной кончиной Александра Первого в Таганроге и необычайными обстоятельствами, среди которых совершилось восшествие на престол императора Николая Павловича. Характерной особенностью всех этих разнообразных сказаний является то, что все они сходятся в одном — утверждении, что Император Александр не умер в Таганроге, что вместо него было похоронено подставное лицо, а сам он каким-то таинственным образом скрылся неизвестно куда.