— Хорошо, что я брюнетка.
Не прикрывая святилища, Катуар полубоком, полубогиней, с античной простотой располагается на постаменте.
— Э! Катуар, ты почему не закрываешь дверь, когда писаешь?
— Разве надо? По-моему, теперь уже поздно.
Отрывает мягкий голубой билет, складывает пополам и под алчным взглядом контролера проводит им между ног.
— Да, Марк, у тебя много еще загадок. Как щеток. Мне, кстати, нужна зубная щетка, раз уж я тут почему-то задержалась.
— Купим! Скажи, что означает твоя буква «А»?
— Пока тебе это рано знать.
— А когда будет можно?
— Разгадка будет в финале — как и положено.
— Хорошо, согласен. Тогда скажи — где ты подцепила этого модного дизайнера?
— Я? Он сам ко мне пришел. Здравствуйте, девушка, я модный дизайнер, давайте вы будете меня за это любить. И еще я куплю вам печенье птифур.
— Скотина какая!
— Перестань ругаться.
— А почему я про тебя ничего не слышал раньше?
— А может быть, ты придумал меня три дня назад? Тогда, в «Ефимыче»? Я просто нужна была для нового сюжета и…
Ее слова покрывает шум вешних вод. Катуар выходит из ванной, потягивается:
— Как хорошо быть диалогисткой! Даже писаешь по-другому.
— Как тебя нашел Йорген?
— Что за анкета? И Йоргена своего ты тоже придумал, если следовать твоей вере.
Бенки! Очнись! Почему не ликуешь со мной, немец-зануда? Эту девушку с песчинками на пальцах я никуда не отпущу.
Катуар берет за лапку Лягарпа, который свернулся под тахтой, до сих пор не очнувшись от моего достопочтенного пьянства:
— А это кто спрятался, такой милый?
— Лягушонок Лягарп. Лягарп.
ФЛЕШБЭК.
За двадцать девять лет до Катуар.
Маленький Марк лежит в кроватке, за окном бьется ветер с Азова. Бабушка входит в комнату, в ее могучих руках болтается Лягарп, тряпичная душа.
— Держи! Это тебе. Я сшила из старого платья, мне-то оно уже не понадобится. Он будет твоим другом и тебя беречь.
— Спасибо, бабуля. А он поможет мне быстрей вырасти?
— Конечно, поможет.
— Я завтра его в садик возьму.
— Не вздумай! Еще украдут или порвут. Никому никогда его не давай.
Катуар прижимает Лягарпа к груди, целует в глаз из крупной переливчатой пуговицы:
— Лягарп! Ты не против, если тебя потискаю?
— Не против, тискай. — отвечаю я голосом не то чтобы сказочного лягушонка, скорей, безумной старушонки.
— А ты не против, если я тут побуду еще немного?
— Нет, против! — кричит старушонка, терзая гланды. — Я против! Не немного! Ты должна тут быть всегда. Вечность.
22
Выхожу, победитель с пышным шлейфом московского серпантина, из здания таганрогского вокзала.
ГОЛОС ЗА КАДРОМ (торжественно): Это событие произошло за семнадцать лет до описываемых событий… Стоп! (Недоуменно.) Как это событие произошло, когда я его сейчас описываю? А, флешбэк… Все понятно, так бы сразу сказал. Но почему два раза слово «событие»?
Хватит, Голос За Кадром, уймись!
Я поступил на исторический факультет МГУ, и у меня остается месяц жизни в нашем желтом дворе, что в переулке Вечность. Никогда, никогда, никогда больше я не вернусь в Таганрог.
Оглядываюсь на здание вокзала.
Оно у нас причудливое. Было построено в конце XIX века по проекту Шехтеля в стиле ля-рюс. И прибывший на открытие министр путей сообщения Витте каркающим голосом объявил его «лучшим вокзалом юга Европы». Во время Гражданской войны тут засели белогвардейцы во главе с Колчаком. Вокзал стал их последним бастионом. Колчак приказал держаться, хотя понимал всю безнадежность своего гордого плана. Красные, которыми командовал лично Сталин, сбрасывали на мятежный вокзал бомбы с аэропланов. Финал известен: Колчак был взят в плен, Сталин был награжден орденом «Боевого Красного знамени».
Новый вокзал доверили спроектировать самому быстродействующему московскому архитектору Мельникову. Тот создал мужественный конструктивистский проект, он и поныне входит во все учебники по истории архитектуры. Стали сносить останки поверженного вокзала, и вдруг в «Гудке» появился фельетон Ильфа и Петрова «Сносороги». Достаточно было упомянуть, что эти руины штурмовал Сталин. Уцелевшую пока половину вокзала оставили и отреставрировали, вторую выстроили по проекту Мельникова.
— А что, не такой уж ты теперь и болван! — улыбается Карамзин, и на его треснутых губах снова проступает кровь, как пурпурный сироп сквозь свернутый бабушкин блин. — Про вокзал забавно придумал. Это точно импровизация, не заучивал в дороге?