Может быть, это делает меня трусом.
Но двести лет довольно долгий срок. Во время правления Винсента это место выглядело совсем иначе. Этого было достаточно, чтобы замаскировать худшие из воспоминаний, возникающих от ночи к ночи. И все же я никак не мог заставить себя посетить некоторые помещения замка.
Я вытащил стул и тяжело опустился, упершись пятками в угол стола. Стул слегка заскрипел под моим весом. Я откинул голову назад и уставился в потолок на серебряные плитки с выгравированными крыльями хиаджей. Уф.
— Что ты собирался делать, если бы Вейл не появился в назначенное время? — спросил Кейрис. — Перебить их всех?
— Неплохая идея, — сказал я. — Так поступил бы великий Некулай Вазарус.
— Ты — не он.
Что-то в его тоне заставило меня вскинуть голову.
Он сказал это так, как будто это плохо.
От этой мысли меня затошнило. По какой-то причине мои мысли вернулись к ночи свадьбы и обещанию, которое я дал Орайе, когда практически умолял ее работать со мной.
Мы разрушим миры, которые поработили нас обоих, и из пепла построим что-то новое.
Я придавал значение каждому слову.
Но Орайя лишь смотрела на меня с ненавистью и отвращением, и, черт возьми, я не мог винить ее за это. И вот теперь я выковыривал кровь из-под ногтей, решая, как лучше сделать себя таким же, как тот человек, который уничтожил меня.
Она всегда видела всю эту чушь насквозь.
К счастью, раздался стук, прервавший этот разговор. Кетура открыла дверь, и Вейл шагнул внутрь. Он сделал паузу и склонил голову передо мной, закрывая за собой дверь.
— Ваше Высочество.
Иногда именно мелочи помогают понять реальность ситуации.
Потрясающее заявление Вейла о верности не помогло. Но этот непринужденный полупоклон, точно такой же, какой он делал Некулаю, заставил меня почувствовать, что я на два века в прошлом, а мой бывший хозяин стоит прямо за моей спиной.
Кетура хотела, чтобы Вейл стал моим генералом. Она была хороша в исполнении, но нам нужен был стратег. И Кейрис настаивал, чтобы это был кто-то из благородных кровей — кто-то, кого уважают все те, кто не уважал меня. Чтобы сделать тебя законным королем, — сказал он.
Законным. У меня было благословение богини и уродливая магическая татуировка, от которой я не мог избавиться. И все же именно Вейл собирался дать мне эту «легетимность».
Мне было трудно забыть. Нет, Вейл никогда не участвовал в разврате так, как это делали другие. Может быть, он считал, что любовники по обоюдному согласию проявляют больше энтузиазма. Может быть, он достаточно проливал крови на службе, и это было не то, чем он хотел бы заниматься ради удовольствия.
Это не делало его святым. И это не означало, что он не смотрел на меня как на раба.
— Я прошу прощения за свое сегодняшнее опоздание, — сказал он. — Бури над морями.
— Ты не можешь управлять ветром. И я уверен, что твоей жене, вероятно, нужно было время, чтобы прийти в себя.
Он моргнул.
— Из-за Обращения, — уточнил я. Затем улыбнулся. — Кстати, поздравляю.
Глаза Вейла посуровели, сверкая, как у сторожевого пса, едва держащегося на привязи.
Неужели он подумал, что я угрожаю ей? Так бы поступил Некулай.
Но нет. Мне просто не понравилось, что Вейл обратил какую-то человеческую женщину и притащил ее сюда. Мне это совсем не понравилось.
— Все прошло как нельзя лучше — сказал он. — Она отдыхает. Ее немного укачало во время путешествия. Я хотел, чтобы она освоилась.
Его выражение лица смягчилось, и этого… этого я не ожидал. Это было странно похоже на настоящую привязанность.
Я не был уверен, стало ли мне от этого легче. Некулай любил Нессанин, свою жену. Но это не спасло ее.
— Что ж. Я рад, что вы добрались. — Я жестом указал на стол и разложенные на нем карты. — Как видишь, у нас есть над чем поработать.
ПОСЛЕ МНОГОЧАСОВОГО РАЗГОВОРА все сошлись на том, что мы находимся в полном дерьме.
Вейл считал глупым, что я согласился на сделку с Септимусом.
Он считал, что это очень глупо, что я сделал это, не обсудив его условия.
И он считал, что было чудовищной глупостью то, что я оставил Орайю в живых.
Я отмахнулся от этой критики так легко, как только мог. Я не мог объяснить, почему я принял эти решения, не раскрывая больше, чем хотел, своих истинных мотивов — мотивов, в которых не было ни капли жестокости, которую они хотели от меня видеть.