У меня не было сомнений в том, что я вижу.
Она сделала это. Она, черт возьми, сделала это.
Несколько бесконечных секунд мое облегчение и гордость боролись друг с другом за доминирование, но ни один из них не победил.
Но тут я увидел, как Саймон повернул голову. Его кровожадная ярость улетучилась, сменившись чем-то еще более ужасающим: похотливым желанием.
Он знал. Он тоже это чувствовал.
Он бросил меня и начал поворачиваться.
Взгляд Орайи встретился с моим взглядом через руины. Секунда зрительного контакта, которая, казалось, длилась целую вечность, вместила в себя миллион невысказанных слов, стоящих на краю.
Я жалел, что не могу использовать этот момент, чтобы сказать все, что хотел. Так много слов, которые я хотел бы сказать.
Я надеялся, что она все равно все это знает.
Потому что мне даже не пришлось долго размышлять, прежде чем я ринулся в атаку.
Тело словно знало, что происходит, и сочло это достойным поводом для последнего рывка за пределы своих возможностей. Все оставшиеся силы — физические и магические — объединились в этом выпаде. Астерис с ревом вырвалась на поверхность моей кожи, вцепилась в мой клинок, в мои руки. Мои руки в последний раз смогли поднять вес меча.
Я прыгнул на Саймона, расправив крылья, чтобы нанести последний удар, и вогнал меч ему в спину, вложив в этот удар все силы магии, разрывая его изнутри.
Черный свет застилал мне глаза.
Саймон издал звериный рык и повернулся на месте. Единственным куском мира, за что мне удалось уцепиться, была рукоять моего меча. Все остальное ушло в небытие.
Я только что высвободил что-то в Саймоне, и теперь его удары не вызывали ничего, кроме дикой ярости. Исчезли последние остатки расчетливого воина. Он практически набросился на меня с зубами и ногтями.
Он отбросил меня к стене. Его рука врезалась в мое горло, прижав к камню.
Я ничего не видел. Не чувствовал ничего, кроме своей хватки на рукояти.
И этого мне было достаточно.
Потому что, когда его пальцы сжались вокруг моего горла, когда его лезвие снова и снова входило в мою плоть, я вцепился в рукоять всеми силами и надавил.
И давил. И давил.
Лезвие рассекло кожу, мышцы, органы.
Он был настолько далеко ушедшим, что показалось, что рана настигла его только через вечность. Медленно его глаза, красные и бешеные, стали отстраненными.
По крайней мере, — подумал я про себя, — мне удалось увидеть, как это выглядит.
Его рука замерла в середине взмаха. Мои силы иссякли. Рука, перепачканная кровью, соскользнула с меча, который теперь прочно сидел в его торсе.
Я уже не мог дотянуться до него.
Внезапно давление ослабло, кто-то схватил Саймона и оттащил его от меня.
Размытое изображение застывшего лица Саймона сменилось лицом Орайи.
Это была радостная сделка. Я пытался сказать ей об этом, но не мог говорить.
Ее глаза были такими широкими и яркими, как две серебряные монеты. Она сказала что-то, что я не расслышал из-за прилива крови к моим ушам. Она дрожала.
Не надо выглядеть такой испуганной, принцесса, — попытался я сказать ей. Но когда я попытался выпрямиться, я только упал на колени.
И все вокруг потемнело.
Глава
73
Орайя
— Райн!
Я не хотела выкрикивать его имя. Оно вырвалось из моего горла, когда он упал. Я не столько услышала, сколько почувствовала его — поток эмоций, слишком сильных, чтобы оставаться внутри меня.
Я выбежала из этих туннелей в недра гребаного ада.
Это зрелище потрясло меня, повергло в ужас. В небе темнели сражающиеся в бою воины, а песчаная земля руин была залита цветущими брызгами крови, стекавшими с тел сверху. Вдалеке, за скалами, наши наземные войска сцепились в бою с Кроворожденными — люди, хиаджи, ришаны, Кроворожденные — все рвали друг друга на части.
Ни одна история про ужасы не может сравниться с этим. Ни один кошмар. Даже тюрьма богов не могла быть хуже этого.
И все же ничего не было ужаснее, как видеть Райна в таком состоянии, собранием раздробленных тканей и порванной плоти, лежащего на земле.
Внезапно я оказалась на территории Колизея во время финального испытания. Вдруг я снова его потеряла.
— Райн! — Я схватила его за потрепанную кожу доспехов и сильно встряхнула. — Вставай. Вставай, черт возьми!
Его голова запрокинулась. Я ожидала размытых морганий, полуулыбку, фразу вроде: «Пошла ты, принцесса».
Но вместо этого получила ничего.
Я прижала руку к его груди. Или, по крайней мере, попыталась, хотя это требовало от меня невозможного — найти участок кожи, на котором не было бы открытой раны.