Я сглотнула, и мои следующие слова тяжело ложились на язык. Если бы я не была такой рассеянной, возможно, это было бы забавно. Всю свою жизнь я мечтала попросить у Ниаксии именно этот дар, но никогда не думала, что это произойдет при таких обстоятельствах.
Я сказала:
— Матерь моя, я прошу у тебя узы Кориатиса. Пожалуйста.
Мой голос сорвался на мольбу.
Узы Кориатиса. Дар бога, который, как я когда-то думала, даст мне силу, необходимую для того, чтобы стать настоящей дочерью Винсента. Теперь я отдавала величайшее оружие своего отца, чтобы связать себя узами с мужчиной, которого когда-то считала своим главным врагом. Чтобы спасти его жизнь.
Любовь превыше власти.
Взгляд Ниаксии метнулся вниз. Казалось, она впервые с момента прибытия заметила Райна, проявив лишь мимолетный интерес.
— Aх, — сказала она. — Я вижу. Многое изменилось, полагаю, с тех пор, как ты в последний раз умоляла меня сохранить ему жизнь.
Раньше Ниаксия смеялась, когда я просила ее спасти жизнь Райна, забавляясь выходками своих смертных последователей. Но сейчас в ее глазах не было веселья. Я жалела, что не могу прочитать ее лицо.
Я хотела бы найти для нее лучшие слова.
— Пожалуйста, — задыхаясь, повторила я. Еще одна слеза скатилась по моей щеке.
Она наклонилась. Кончики ее пальцев ласкали мое лицо, наклоняя мой подбородок к ней. Она была так близко, что могла бы поцеловать меня, так близко, что я могла сосчитать звезды и вселенные в ее глазах.
— Я уже говорила тебе однажды, маленький человечек, — прошептала она. — Мертвый любовник никогда не сможет разбить твое сердце. Ты не послушала меня тогда.
А Райн разбил мне сердце в ту ночь. Я не могла этого отрицать.
— Ты должна была позволить цветку твоей любви остаться навсегда застывшим, каким он был, — сказала она. — Такой прекрасный на пике своего расцвета. И он принес бы куда меньше боли.
Но не бывает любви без страха. Любовь без уязвимости. Любовь без риска.
— Но он не так прекрасен, как тот, что живет, — прошептала я.
На лице Ниаксии мелькнуло что-то, что я не смогла расшифровать. Она потянулась к флакону на моей ладони, и на этот раз я ей позволила. Ее пальцы коснулись его нежно, словно ласка любовника.
Она издала тихий, горький смех.
— Говорит та, что слишком юна, чтобы видеть уродство своего упадка.
Так ли она говорила себе? Так ли она заглушала свое горе из-за смерти мужа? Убеждала ли она себя, что так будет лучше?
В последний раз, когда я встречалась с Ниаксией, она казалась мне силой, превосходящей все мыслимые пределы.
Теперь она казалась… такой трагически несовершенной. Такой трагически несовершенной, как и мы.
— Она бы расцвела, — тихо сказала я. — Если бы она жила. Вы с Аларусом. Ваша любовь не увяла бы.
Глаза Ниаксии метнулись ко мне, как будто я напугала ее своими словами, как будто она ушла куда-то далеко, забыв, что я вообще здесь была.
На мгновение на ее прекрасном лице проступила печаль.
Затем она скрыла эту эмоцию за ледяной стеной, сохранив неподвижность черт лица. Она выхватила флакон из моих рук и поднялась во весь рост.
— Я чувствую твою боль, дитя мое, — сказала она. — Но я не могу дать тебе узы Кориатиса.
Слова уничтожили меня.
Моя кожа онемела. В ушах звенело. Я ничего не слышала, кроме стука своего сердца, разбившегося о ноги моей богини.
— Пожалуйста… — взмолилась я.
— Я романтическая натура, — сказала она. — Мне не доставляет удовольствия отказывать вам двоим. Но ты и он — вы оба были созданы тысячи лет назад как враги. Эти роли запечатлены на твоей коже. Хиадж. Ришан.
Моя грудь горела, мой знак Наследника пульсировал, словно разбуженный ее упоминанием.
— Роли, данные тобой, — сказала я, хотя и понимала, что спорить с ней глупо…
— Роли, данные вашими предками, — поправила она. — Знаешь ли ты, почему я создала линии Хиадж и Ришан? Потому что еще до того, как Обитрэйс стал землей вампиров, ваши народы воевали. Вечная борьба за власть, которая никогда не закончится. Это то, чем вы оба должны быть. Если я дам вам узы Кориатиса, ваши сердца станут едины, ваши линии переплетутся. Это навсегда сотрет наследие кланов Хиадж и Ришан.
— Это устранило бы две тысячи лет беспорядков.
И только когда Ниаксия медленно кивнула, окинув меня долгим, тяжелым взглядом, я поняла:
Мы говорили об одном и том же.
Ниаксия не была заинтересована в прекращении двухтысячелетней войны.