Я сел прямее.
— Я не вижу, о чем еще можно говорить. — Я пренебрежительно махнул на него рукой. — Если вы закончили, у меня есть дела.
Септимус одарил меня короткой, холодной улыбкой, когда поднялся.
— Закончили.
СЕЙЧАС Я НЕ ПОНИМАЛ, почему, когда я впервые увидел горизонт Сивринажа, он показался мне самым прекрасным из всего, что я когда-либо видел. Мне казалось, что это не что иное, как спасение.
Что за чертова шутка.
Тот вид с крыши оружейного склада на окраине города был очень похож на этот. Тогда тоже была ночь, город был залит лунным светом. Я полагал, что в нем есть своя архитектурная привлекательность — все эти купола, башни и шпили, мрамор, слоновая кость и серебро. Такими вещами можно было восхищаться, пока не увидишь воочию кровь, пролитую для их возведения, и гниль, гниющую под ними.
— Ваше Высочество, Вам не следует здесь находиться, — сказал Вейл в четвертый раз за последние пятнадцать минут. Слова не изменились, но его тон изменился, становясь все более раздраженным.
— Я услышал тебя и в первый раз.
Он издал ворчание, выражающее бессловесное неодобрение.
Я обернулся, вглядываясь в окружающий пейзаж. Склад находился как раз там, где городская черта уступала место пустыне — на севере ровные дюны, на юге скалистые уступы, спускающиеся к морю. Ночь была туманная, пасмурная, что мне не понравилось. Плохая видимость до океана. Плохая видимость над головой.
Я взглянул через ограду на городские улицы внизу. На западе находились человеческие районы, были видны блочные пятна загорелого и серого цвета. Сразу за ними — трущобы вампирских территорий города. На некоторых улицах еще оставалось несколько разрозненных барьеров и неуклюжих конструкций из дерева и камня. Остатки попыток хиаджей, предпринятых в дни после переворота, отвоевать часть города. Неудачные попытки. Но они сопротивлялись.
И я никогда не забывал, что они все еще сражаются.
Ночь была тихой. Но такие вещи всегда происходили в тихие ночи.
Ночь была тихой, когда напали на Лунный дворец.
Ночь была тихой перед падением королевства Некулая.
И сейчас здесь было особенно тихо, учитывая, что Септимус отвел свои силы Кроворожденных, оставив ришанцев здесь охранять арсенал, разрозненных и неорганизованных из-за изменения приказа в последнюю минуту.
По мнению Септимуса сегодня ничего не должно было произойти.
Но я подумал о Септимусе, о его маленькой ухмылке и о том, что он совершенно неожиданно изменил свои планы.
Люди, особенно дворяне из Ночнорожденных и Тенерожденных, слишком поспешно отмахивались от Кроворожденных как от безмозглых зверей. Они были кровожадными ублюдками, но они были умнее, чем все могут себе представить. Если бы их не сковывало проклятие, которое сократило их численность и продолжительность жизни, я не сомневался, что они могли бы захватить Обитрэйс. А может, и весь мир.
Недооценивать их было высокомерием высшего уровня, а у меня не было такой роскоши.
— Я хочу, чтобы здесь было больше охраны, — сказал я Вейлу.
Менее опытный генерал сказал бы мне, что я проявляю излишнюю осторожность. Но Вейл, к его чести, не стал меня расспрашивать.
— У Вас есть какие-то подозрения? — тихо спросил он.
— Я…
Я не знаю.
Будь проклята моя гордость, но я не собирался произносить эти слова вслух, особенно перед Вейлом.
Тем не менее, это была правда. У меня не было конкретной теории. Я не сомневался, что Септимус открыто выступит против нас — по крайней мере, не сейчас. Он и сам ввязался в этот союз. Ему придется приложить больше усилий, чтобы выйти из него.
Но иногда в воздухе что-то витает.
Я принюхался и криво ухмыльнулся Вейлу.
— Ты чувствуешь этот запах?
— Что?
— Кровь.
Я прислонился спиной к каменной стене, засунув руки в карманы.
— Я останусь здесь на ночь.
— Но…
— Собери всех, кого мы можем освободить с постов в остальных частях города. Расположи основную силу здесь.
Пауза. Я понял, что он хотел назвать меня глупым за то, что я лично остался здесь, даже если… особенно если я подозревал, что что-то может случиться.
Но он просто сказал:
— Как пожелаете, Ваше Высочество.
И без лишних споров он расправил свои серебристые крылья и с шумом взмыл в небо. Я поднял подбородок и смотрел ему вслед, пока он исчезал в туманной дымке.
Я устроился на каменном выступе стены и обнажил меч. Прошло уже много времени, но в том, как двигались мои мышцы, чтобы овладеть мечом, чувствовалась успокаивающая узнаваемость. Я положил меч на колени, вглядываясь в темную сталь, в слабый красный дымок, исходящий от лезвия. Я знал его от и до. Как старого друга.