Мысль о Винсенте сопровождалась обязательным ударом горя, а затем, вскоре после этого, волной осознания.
— Я полагаю, ты спрашиваешь, — сказала я, — потому что это родина Винсента. Но он не часто рассказывал об этом.
Я редко спрашивала о прошлом Винсента. Я быстро поняла, что он не любит говорить об этом, а я не занималась тем, чтобы говорить то, что не нравится Винсенту.
— Я жил там очень давно, — сказал он мне. — Это больше не мое знамя. Весь Дом Ночи принадлежит мне.
Я приняла этот ответ. В конце концов, мне потребовались годы, чтобы увидеть в Винсенте непостоянное существо с историей того, кто существовал за стенами этого замка. Черт, возможно, до самого конца я не воспринимала его таким.
— Если бы Винсенту нужно было что-то спрятать, — сказал Райн, — и ему нужно было бы положить это куда-то, где только он мог бы это найти, как ты думаешь, он пошел бы именно туда?
Я долго не отвечала, в груди у меня все сжалось.
Сначала я хотела сказать «нет». Винсент не хотел даже признавать свое прошлое до своего правления. Но, с другой стороны, то, что Винсент не хотел признавать что-то, не делало это менее правдивым. Ложь насчет моей собственной крови была более чем достаточным доказательством.
— Я не знаю, — сказала я наконец.
Я так чертовски мало знала о своем отце.
— Септимус хочет, чтобы мы отправились туда, — сказал Райн. — Он думает, что Винсент что-то там спрятал. Что-то связанное с кровью бога.
— И почему Септимус так думает?
Мрачный смех вырвался из его горла.
— Хотел бы я знать, откуда он столько знает.
Я тоже это чувствовала. Тем более что у меня были свои секреты, которые нужно было защищать.
— Должен признать, — сказал Райн, — что это идеальное место для сокрытия чего-либо. Прямо на восточной окраине Дома Ночи. Никому не следует туда ходить. Это место недоступно, черт возьми. Оно переполнено адскими гончими и демонами. А Винсент хранил в своих покоях какие-то странные безделушки оттуда, что на него совсем не похоже. Это место, как я слышал, сейчас не более чем руины. С тех пор, как Винсент покинул его двести лет назад, там царит беспорядок.
Я нахмурилась, раздумывая над сказанным.
— Я думаю, там живет его племянница. Или… племянницу куда-то увезли. Причем дважды.
Эвелина? Как-то так вроде ее зовут.
— Точно. Еще одна причина, почему это будет сложно. Я не думаю, что она будет очень рада нас видеть.
Увидеть нас?
— Мы отправимся туда?
— А что, по-твоему, мы собирались делать? Послать пару слуг на поиски?
На мой ровный взгляд, Райн рассмеялся.
— Как же Вы приспособились к королевской жизни, Ваше высочество.
— Пошел ты, — пробормотала я.
Но потом правда его слов стала понятна. Сложно. Это было верно. Ни один хиадж не принял бы ришанского короля у своих ворот. Даже в моем сопровождении. Возможно, особенно не в моем сопровождении, потому что это была единственная живая родственница Винсента, и она, вероятно, думала, что станет наследницей после смерти Винсента.
— У меня было такое же лицо, когда я подумал об этом, — сказал Райн.
— Скажи, что мы возьмем с собой армию.
— Верно, возьмем всех тех верных воинов, которые у меня есть в запасе. — Он перевел на меня взгляд. — А как насчет тебя? Ты планируешь позвать верных и готовых к сотрудничеству хиаджских солдат, чтобы они сопровождали нас? Или они все слишком заняты тем, что пытаются убить мой народ?
Мое выражение лица послужило ответом на вопрос.
— Именно, — сказал он.
— Не разумнее ли будет, если ты останешься здесь? Король не должен оставлять свой замок без охраны.
— Король не должен оставлять свою королеву без охраны, особенно такую склонную к неприятностям, как ты. — Он лукаво усмехнулся. — Кроме того, если ты думаешь, что я упущу шанс выбраться из этого проклятого места и пойти пачкать руки, то ты меня совсем не знаешь.
Я так и думала, что он это скажет.
Антракт
Обращение — это судьба хуже смерти. В каком-то смысле это смерть — смерть той версии себя, которую ты больше никогда не увидишь. Рожденные вампиры не могут этого понять, да они обычно и не склонны к этому. Для них смятение Обращенных — признак слабости. Змея, в конце концов, не оплакивает свою кожу.
Чего они никогда не поймут, так это того, как много эта кожа забирает с собой.
Человек цепляется за свою человечность каждую секунду своего превращения. Она должна быть оторвана от него, стежок за стежком. Обращение — ужасный процесс. Это почти убивает. Человек теряет недели, месяцы из-за болезни, находясь в приступе бреда. Человек мечтает о своем доме. Мечтает о своих ошибках. Мечтает о семье, которую, как он еще не знает, никогда больше не увидит.