Как по волшебству (три бригады волшебников деликатно рассеялись по всем этажам) стены покрывались обоями, монтировались порталы каминов, покрывались изразцами печи. Всюду в лепнине потолков и резьбе перил встречались трилистники, а местами у них было четыре лепестка и находить такие бывало особенно приятно. Деревянные полы было жаль укрывать коврами, и вообще хотелось трогать каждый миллиметр пространства и гордиться тем, что ты хоть на капельку причастна к такому чуду. Высокие распашные двери с латунными ручками, мозаика с трилистниками и цветами клевера на полу прихожей, и спальня с кувшинками завораживали. Теперь я каждый день бесцельно бродила по дому, путаясь в ногах рабочих по часу-два, не в силах собраться и уйти.
Как бы ни раздражала я мажордома, но именно он первым напомнил мне о большущем упущении.
— Ваше Сиятельство, осмелюсь поинтересоваться, подобрали ли Вы прислугу? — почти без ехидства спросил он перед очередным моим отъездом к стройке.
— А… Нет. — И ведь знала, что упустила что-то за всей суетой. Я с нежностью посмотрела на повелителя большого дома. — Вы же мне поможете в этом? Кто еще компетентнее сможет разобраться в людях, как не управляющий таким большим и превосходно отлаженным хозяйством.
И мы оба понимали, что я могу попросить графа и тогда кто-то получит нагоняй. Или Алексей Трифонович сам может напакостить, подсунув откровенных пройдох, а тогда см. выше. Или мы оба можем сохранить лицо, а он окажет маленькое одолжение. Все-таки господин Лугов свою должность получил не за красивые глаза, так что он принял верное решение, и мы присели выбирать жертву.
— Вы уверены, что хотите этим заниматься сами? Можно подобрать экономку, которая не станет обременять Вас такими подробностями.
Но Наше Сиятельство захотели обремениться сами. Ведь мы росли в деревенском поместье, где на любую функцию находились подходящие крестьяне, но где то поместье и те крестьяне, набаловался народ.
Стартовый пакет прислуги для одинокой графини предполагал экономку, кухарку, пару горничных, посудомойку, работника, лакея, кучера (ну за отсутствием выезда его вычеркнули). Прачке вещи можно относить, садовник мне пока ни к чему, а ежели я и соберусь организовать клумбу — можно его приглашать по мере надобности. Дворник, скорее всего, будет местный, золотарь тоже.
— Восемь человек? И все будут постоянно там отсвечивать? — не сдержалась я.
— Ваше сиятельство, здесь работает больше четырех дюжин человек, — гордо выдал мне военный секрет Лугов. — и ни один из них, как Вы изволили заметить, не «отсвечивает». Все при деле.
— Вы правы. Я массовый выход обслуги видела только при приезде графа. И подобрать сразу полный штат должного уровня нереально. — скорее утвердительно, чем вопросительно протянула я.
— Мы готовим людей годами. Младшие горничные служат по пять-шесть лет прежде чем будут допущены лично к господам. Из пяти мальчиков лакеем станет один, на кухне еще строже. — он явно гордится своей школой кадров.
Но раз уж у него такой отсев, можно выбрать не отличников, а крепких середнячков. И если бы моя убийственная слава не неслась впереди северным оленем, я бы выбрала прислугу за пару часов, но желающих помирать не нашлось, как ни бился Алексей Трифонович. В конце концов для начала мне выделили слегка беременную кухарку Евдокию, которая могла проработать до самых родов, а потом уже перебраться к своему скрываемому ото всех мужу-солдату. Ее ситуация была самой плачевной — за такое обычно увольняли без выходного пособия и скандал этот только раскручивался на кухне, когда Лугов собирал свою армию для отбора камикадзе. Горничных пообещали присылать на стажировку (и теперь я точно знаю, чем будут наказывать в Усадьбе за провинности), обе посудомойки пали на колени и заскулили, что совсем еще не повидали жизни, а работники отказались наотрез. Не больно то и хотелось. Но призрак запустения и разрухи восстал над моей новостройкой.
Великое переселение случилось в аккурат перед Рождественским Постом. Гроссе переживал, что меблировка дома еще не завершена, кое где не доехали люстры, а печь в гостевых и детских немного чадит, но меня было не удержать.
Весь день из Большой Усадьбы везли мое добро. Были тут и мои так и не распакованные еще с Самары сундуки, купленные в столице вдовьи наряды (а их уже пора заменять на полутраур, но это отложим до Рождества), потихоньку покупаемая летом и складируемая в просторные кладовые Усадьбы мебель. Удивительным образом я обросла вещами за эти несколько месяцев. Хотя где несколько месяцев — скоро моя четвертая Пасха здесь. А пока юбилейное, третье Рождество. Первые два приходились на траур, а в этом году я попробую отойти от трагедии.