— Это все… — она встряхнула ладони, будто пытаясь освободиться от этого морока.
— Нет, я все равно не верю. — твердо заявила сестра и откинулась на стуле.
— Посмотри остальные фотографии. — я начала выкладывать их по очереди. Вот наша… Фрол Матвеича лавка. Вот Данилкины вихры торчат. Это комната — там раньше мать Фрола жила, а потом ее мне отдали. Да что я говорю, поехали на дом посмотрим, пока совсем не снесли.
Мои родственницы молча сопровождали меня по пути к дому. За эти недели его еще и подожгли, так что смотреть было уже почти нечего. Но на раскуроченной раме оставалась обугленная ручка прихотливой формы, которую было видно и на фотках. Мама и Люся так же молча внимали моему сбивчивому рассказу.
— Так вышло, что я познакомилась вот с этим молодым человеком. Петей. И он сделал мне предложение. Мы обвенчались в Ильинском храме — его уже снесли, так что можно сравнить вот эту фотку с архивными. Потом уехали в Самару — Петя был офицером и вскоре погиб.
— То есть ты теперь еще и вдова, правильно я все поняла? — сухо осведомилась мама.
— Да. Вот это кольцо — с бриллиантами, между прочим — мое обручальное. Был еще браслет, но я его продала, деньги нужны были.
Показала им фото браслета и сообщила, сколько теперь у меня образовалось свободных денег. Выписка со счета еще больше озадачила Люсю, которая все пыталась найти несостыковки в моей истории.
— Но, если ты и вправду не ударилась головой и где-то там была… — протянула сестра. — То должны остаться следы этого.
— Нету этих следов. По документам Петра убили на дуэли чуть раньше, Фрол повесился после смерти матери, а я нигде не была. — горько перечислила я.
— Вооот! — торжествующе подняла палец вверх Люся. — Значит это просто подмененные воспоминания. Деменция, травма мозга. Завтра поедем на МРТ.
Я усадила все еще настороженных родственниц в автомобиль и выложила им свой наряд, в котором вернулась с другого конца истории. Корсет с именной биркой французского модного дома, юбки всякие, лиф, корсаж, шитую черными кружевами и бархатом накидку. Одела все это, прошлась по автостоянке…
Без толку все. С тем же успехом я могла рассказывать о поездке на другую планету.
— Ну ладно. Оставим пока все эти споры. — решила мама. — Ты нам почему вдруг решила рассказать эту удивительную историю?
— Я… — это как перед погружением в ледяную купель. — Я хочу обратно.
— Как?!!! — воскликнула разом потерявшая сдержанность родительница.
— У меня там жизнь своя сложилась за это время… И несмотря на все сложности, мне там не так тошно, как здесь.
— Делать нечего. Если уж ты, как говоришь, вернулась, то хватит. — твердо вынесла вердикт мама.
— И как ты думаешь туда возвращаться? — неожиданно хищно спросила сестра. Она смотрела на меня больше не как родственница, а профессионально, как мясник на тушу.
И мы снова поехали, на этот раз собрав кучу пробок. Когда дохали до живописной мельницы начинало смеркаться. Проскользнули мимо охраны и вскоре стояли возле ямы.
— И что? — спросила Люся. — Тут ты что делать хочешь?
А мама пристально смотрела вниз. Слишком пристально для той невозмутимости, которую пытается демонстрировать. Я достала из сумки рекламный проспект и бросила во тьму. Мама вздрогнула, а Люся заинтересовалась.
— Я же вижу эту кучу… Куда он делся?
— Какую кучу? — переспросила мама.
— Ну вот же. — Люська подобралась к самому краю и посветила телефоном. Потом достала недоеденное яблоко — у нее всегда в сумке еды полно — и бросила вниз. Я услышала шуршание, но не увидела ни единого огрызка, неприятное ощущение, что нет взаимопонимания в наших тесных рядах. Но раз обе молчат, а среди наших знакомых как-то не затесались эксперты по пространственно-временным континиумам, придется действовать строго научным методом тыка. Вспомнив историю Фохта, зажмурилась и выступающим из кольца камнем резко царапнула левую ладонь. Показалась первая капля крови, потом еще и еще… Люся все еще что-то такое говорила, когда я этой окровавленной ладонью провела по ее губам.
— Совсем сбрендила! — отступила назад сестрица. — Я тебе найду врача, но это надолго.
— Посмотри теперь. — пожала плечами я.
Люська с все еще обиженной и злой гримасой повернулась к яме, замерла, снова посветила фонариком. Уже лет десять мне не удавалось сбить с нее апломб и самоувернность, но сейчас повезло — кожа на скулах побелела и покрылась алыми пятнами.
— Это что?
— Это то. — передразнила я. — Теперь можешь идти. Только вот назад я не знаю, как вернешься — ту дверь, откуда мы приехали, вряд ли можно использовать.