Могла бы выпустить щупальца, пройтись голышом по Невскому или вознестись живьем — удивления было бы меньше.
— А теперь Вы мне все рассказали? — сипло спросил Тюхтяев, расстегивая воротник рубашки.
— Теперь все. Вот вообще все. — за малым исключением, но оно точно к делу не относится. А с учетом одного ночного визитера будет уже два исключения, но оба Тюхтяева не касаются.
Он подошел к окну и внимательно изучил дом напротив.
— Там теперь семья живет. Милейшие люди — муж служит в Адмиралтействе, жена возится с детьми. — информировала я его из-за плеча.
Постоял, подумал, обернулся ко мне.
— Ксения Александровна, а почему Вы решили, что слежку ведут наши сотрудники? — вкрадчиво спросил он, держа меня за руки.
Интересный вопрос, верно?
— Мы подружились. Я их жалела и подкармливала. И как-то оно само выяснилось.
Говорить только правду. Но не всю. Пусть хоть каленым железом пытает — не ходил ко мне по ночам никто.
— Подружились? — да у него эти глубоко посаженые глаза скоро как у рака будут.
— Не знаю, как Вы, Михаил Борисович, а я привыкаю к людям. Мальчики день за днем сидят напротив моих окон, голодают. Естественно, мне кусок в горло не лез, когда я о этом думала. Ну и стала им к обеду немножко еды отправлять.
— Отличная тут дисциплинка! — процедил Тюхтяев. — И что?
— Ничего. Хорошие мальчики, не хочется, чтобы у них проблемы возникли.
— Не переживайте за них, Ксения Александровна. Этот вопрос я сам решу.
Ой, как я не хочу оказаться на месте этих наблюдателей.
— Но в архивах не было бумаг о наблюдении за Вами или Их Сиятельством. — он встал возле доски с восторгом открывая возможность экспансии записей на вертикальные поверхности.
— Может быть их изъяли, когда он получил назначение? — я зевнула, но попыталась это скрыть. Два часа уже. — Я прикажу постелить Вам в той комнате, где Вы гостили. Сможем продолжить утром.
— Да-да…
Уверена, что даже не услышал меня.
Утром просыпалась тяжело и долго. Усте было поручено поднять меня в шесть, но лишь к семи доползла до ванной. Ведерная кружка кофе — и могу предстать перед глазами моего гостя, но его и след простыл.
Вся доска покрыта кодами и шифрами, значит до утра просидел. Я сбегала в гостевое крыло — точно, постель разложена, но даже подушка свежа и первозданно гладка. Поглощая завтрак, я попробовала разгадать хоть что-то из написанного, но не получилось. Как я понимаю, он обозначает каждую букву сочетанием крестиков, галочек и точек. Значит нужно просто составить азбуку. Цифры, по-моему, предпочитает греческие, а их я могу посмотреть в словаре, благо накупила этого добра сверх меры.
Чаще всего в русском языке встречается буква «о», потом «е», «а». Из согласных, по-моему, «т». Но это касается современного мне алфавита, здесь насчет «е» не нужно переживать. Так что возьмем один листок, побольше, перепишем и начнем ваять. Часа через полтора я поняла, что вот это сочетание палочек и точки должно быть искомой буквой. И данное открытие мне особенно-то и не помогло.
Писал он столбиком, по-японски, значит и читать надо так же. Но как, черт возьми, прочесть эту галиматью?
Помог первый лист, на котором он поначалу конспектировал мой рассказ. Поскольку это оказалась обложка нотной тетради, я его запомнила.
Итак, двадцать шестое февраля — вот оно. Значит есть у меня буквы «о», «ф», «е», «в». Сокращает, значит. Отчеркнутое слово — и одна из букв крупная, значит имя. Кого я называла? Репин, Канкрин, Монтебелло, ди Больо, Радолин, Брекенридж, Трубецкой. И вот мы потихоньку нажили еще буковок. Да, не все, но остальное — уже вопрос времени. С компьютером было бы проще, но и так пару дней посидеть — разберусь. Бесхитростный человек, доверчивый.
Тюхтяев вернулся к обеду мрачный и неразговорчивый.
— Может быть больницы объехать? — робко предположила я.
— Нет его нигде. Ни его, ни Репина. — он в сердцах стукнул по столу. — И на что была эта скрытность?
Четвертый день. В мое время после двух суток безвестного отсутствия уже неприятные версии строят.
— Как думаете, они живы?
— Не волнуйтесь, Ваше Сиятельство. — гениальный совет.
Он обошел кабинет, издалека окинул взором схему.
— И что подсказывает Ваша интуиция, Ксения Александровна?
Ну раз уж надежда только на мои предчувствия, то дело, видать, совсем плохо.