«Возможно, — сказал Монтесума. — Но волны не могут знать твоих снов, они могут только взывать к ним».
Может быть, волны говорят так: «Помни свои сновидения, помни свои сновидения, помни свои сновидения».
Письмо сто семьдесят шестое
Если историю этой недели рассказывать в милях, получится так: восемь тысяч миль, четырнадцать миль, сорок восемь миль, девяносто семь миль, пятьдесят две мили, три мили и семьдесят семь миль. Если рассказывать её с помощью содержимого моих карманов, получится так: триста египетских фунтов, две бирманские марки, двести шестьдесят пять рупий, девятьсот французских франков, одна авторучка, самое первое письмо, которое ты мне написала, и одно птичье яйцо, обёрнутое в японскую бумагу ручной работы. А если бы эту историю рассказывал гостиничный номер, где я сижу, получилось бы так: одна закрытая дверь, две жёстких кровати, два деревянных стула, складной письменный стол и три закрытых окна.
Я всё время твержу себе, что это не по-настоящему, что на самом деле я не отправлялся в это путешествие полгода назад, что я не за тысячи миль от тебя, что это не мои камеры, блокноты, кисти, баночки с тушью и компас лежат на столике.
Но я здесь. И я до сих пор не знаю, как собираюсь искать дорогу обратно домой.
Письмо сто восемьдесят четвёртое
Мне снилось, что мы с Монтесумой переходим вброд реку Лимпопо. Преодолев вихри водоворотов, мы вместе устроились на согретом солнцем валуне посреди реки.
«Ты запутался, — сказал Монтесума. — Берегись, как бы твоё путешествие не стало изощрённым побегом от самого себя. Ты слишком много внимания придаёшь числам, отметкам на компасе, высоте над уровнем моря, приливам, температурам. Ты ищешь логики и структуры в том, что случайно. Твои движения математичны, тогда как должны бы быть музыкальными. Ты принимаешь отдельные позы, но до сих пор не можешь стать самим танцем.
Помни, что компас и карандаш могут помочь тебе измерить длину реки, но ни один механический инструмент не измерит движений твоего сердца.
Некоторые карты нужно чертить по талому снегу. Живя в своём разуме, ты лишаешь всякого смысла все свои мили и реки. Твоё сердце — флейта, а ты играешь на нём, словно оно барабан. Фотоаппарат — это музыкальный инструмент. В нём ещё столько октав, которые ты не исследовал!»
Повисла долгая пауза. Я молчал.
«Ты описываешь и фотографируешь мили. Но проживаешь ли ты их на самом деле?»
Я снова ничего не сказал.
«Ты должен отложить на время и ручку, и камеру. Докажи, что ты стоишь подарков, которые получил.
Посмотри на мир сквозь линзу собственного глаза.
Только тогда ты будешь готов странствовать так, как это делают птицы.
И помни, что когда-нибудь, когда ты пересечёшь свою последнюю реку, ты предстанешь перед слоном, который измерит ценность твоей жизни не пройденными тобой реками и не тем, как много ты видел, а скорее тем, много ли ты любил».
Письмо сто восемьдесят пятое
Мне снилось, что мы с Монтесумой идём по берегу реки Сунхуацзян.
«Когда услышишь шаги Кортеса, — сказал Монтесума, — или когда почувствуешь, что твои райские сады гибнут, принимай прибежище. Принимай прибежище в реках, океанах, китах, слонах, ламантинах, птицах, словах, образах, снах, танцах, песнях, тишине. Принимай прибежище в пути птиц».
«Я тоскую по многим вещам, — ответил я, — но более всего по прикосновениям моей жены».
Монтесума сказал: «Если ты не можешь посвятить себя её рукам, посвяти себя слонам. Если не можешь посвятить себя слонам, посвяти себя рекам. А если не можешь посвятить себя рекам, посвяти себя пути птиц».
«Но куда ведёт путь птиц?»
«Всюду и никуда».
«А где заканчивается путь птиц?»
«Всюду и нигде. Всюду и нигде».
Письмо сто восемьдесят восьмое
Помню свой последний день в начальной школе. Учительница попросила мой класс улечься в одну линию на полу спортивного зала.
«Даже вместе, — сказала она, — вы всё-таки короче, чем самый длинный голубой кит».
Я был унижен, смущён и до глубины души очарован. Я сказал себе, что когда стану повыше ростом, то раскрою тайну китов.
Теперь я гораздо выше, но не чувствую, чтобы хоть сколько-нибудь приблизился к пониманию этой тайны.
Может быть, я неправильно понял урок, который мне преподали киты и моя учительница. Может быть, они пытались сказать мне, что чудо переживаешь и видишь, никогда его в действительности не понимая.