— Ты становишься романтиком.
Он вскинул бровь.
— Это новое. Тебе больше нравится такой Декс или пошляк?
Я коснулась его руки.
— Не важно. Они одинаковые. Они — это ты.
Он перевернул мою ладонь, чтобы было видно якорь.
— Смотрится отлично, детка. Прекрасно, — он глубоко вдохнул и пристально посмотрел на меня. — Ты все еще не сожалеешь?
— Ни за что, — убедила его я, не было сил отвести взгляд.
— Это будет на тебе навсегда.
— В том и смысл.
Он сжал мое запястье.
— Мы не знаем, что будет в будущем. Я вижу тебя сейчас, и ты напугана. Я не хочу так с тобой делать.
Я с вопросом смотрела на него.
— О чем ты?
Он облизнул губы.
— Я… хочу, чтобы ты была рядом. Долго. Но я не хочу делать это шоу. Я хочу закончить. Ради нас, — я раскрыла рот. Он продолжал. — Ты говорила на днях, что шоу не навсегда, что будет что-то другое. Думаю, ты права.
— И что мы будем делать?
— Не знаю, малыш, — он сжал мое лицо большими ладонями. — Не знаю. Но мы разберемся. Вместе. У меня есть деньги. Я позабочусь о тебе — о нас — пока мы не поймем.
Его слова окутали меня облегчением и тревогой.
— Так это конец «Эксперимента в ужасе»?
— Это должен быть последний эпизод, — заявил он. — И мы должны уйти громко. Но, да, это будет конец.
Он отпустил мое лицо, тревожно прикусил губу, оценивая мою реакцию.
— И? Что думаешь? Я не могу делать этот выбор сам.
Конец звучал решительно. Я знала Декса из-за этого шоу. Я не знала, какими будут жизни без него. Неизвестность — с призраками или без — пугала.
Он склонился, задел мои губы своими, и я вдохнула его знакомый запах мяты и Олд Спайса.
— Это конец шоу, — прошептал он. — Это начало для нас.
— Обещаешь? — проурчала я.
— Не просто обещаю, — он поцеловал меня нежно, мой рот открылся, и наш поцелуй стал влажным и жарким, окутывая меня медом. Я придвинулась ближе, ладонь скользнула под его футболку, ощутила твердый живот.
Но, к моему удивлению, он отпрянул, улыбнулся и убрал мои волосы за ухо.
— Перри, — сказал он. Его глаза сияли от эмоций, дыхание было тяжелым. — Перри… я…
Я была очарована им и не заметила подъехавшую машину.
— Надеюсь, я не помешаю, — знакомый голос разрушил чары между мной и Дексом.
Глаза Декса гневно вспыхнули.
— Черт! — буркнул он под нос и пронзил нарушителя убивающим взглядом.
Я посмотрела на Патрика Ротберна/Гэри Олдмена в «Приусе», машина гудела, рука свисала из окна.
— Нет, — быстро сказала я, не дав Дексу сорваться. Не знаю, почему он так нервничал, но попадаться злому Дексу было опасно.
Я сжала руку Декса и прошла к Олдмену.
— Что вас вернуло?
Он припарковался и поправил очки.
— Я на обеде. Хотел рассказать о девочке с рисунка. Я проверил в музее. Я не уверен на 100 %, но думаю, что прав. Оны была дочерью одного из врачей. Он начал там работать, чтобы быть ближе к ней. Доктор Ридли. Его дочерью была Шона. Он умер на год раньше нее, и ее перевели на верхний этаж.
— Как? — спросила я.
— Он упал, — просто сказал он. — Может, суицид, может, потому что не мог найти лекарство, и она умирала. Не знаю.
— Думаете, его вы видели тогда в халате?
Он молчал, вытащил фотографию из папки на пассажирском сидении.
— Я приехал показать это.
Я забрала фотографию и рассмотрела. Там улыбались мужчина и его дочь. У мужчины были зализаны черные волосы, он был в нарядном костюме с карманными часами. Девочка была такой, как я видела, ее волосы были накручены, а платье словно сшили из металлических нитей. Рождественская ель на фоне относила фотографию к декарбю. Я перевернула ее и увидела надпись «Доктор Тимоти Ридли и его дочь Шона, допущены 15 мая 1933».
— Завтра, но восемьдесят лет назад, — сказал Олдмен. — Я могу забрать?
Я закивала и отдала ему фотографию. Мне она не была нужна.
Он оглянулся на Декса.
— Простите, что помешал. Я думал, что вы осматриваетесь. Не знаю, что будет означать завтра в большой схеме событий, но история умеет скрывать важные события.
Он помахал на прощание, развернул машину и пропал за холмом.
Я шумно выдохнула, напряжение сдавило плечи, я прошла к Дексу.
— Это было странно, — сказала я, сунув руки в задние карманы джинсов.
Декс смотрел хмуро ему вслед.
— Как же он не вовремя.
Я нахмурилась.
— О чем ты?
Он вздохнул и встал со стенки.
— Не важно, малыш. Вернемся.
— В школу? — спросила я, помня, почему мы уехали.