Она ушла, он посмотрел на меня и вздохнул.
— Я не хотел тебя расстроить. Я просто забочусь о тебе, как всегда. Разве я не угадал о Сиэтле? Когда ты оставалась с ним и его девушкой?
Я буркнула, что угадал.
— Но тут ты не прав. Я люблю Декса. Я знаю его.
— Ты знаешь его, насколько это возможно за восемь месяцев, — сказал он. — Не забывай этого. И не забывай, что почти все это время он был с другой, — он встал и оставил меня с этой отрезвляющей мыслью.
Он поцеловал меня, пожелал спокойной ночи и ушел к себе. Я сидела и пила чай, пока он не кончился, думая теперь, как смотреть на Декса. Я ненавидела, что дядя — и мои родители заодно — все еще могли поселить во мне сомнения.
Я знала моего Декса, моего Деклана Форея меньше года? Мы были парой только последние два месяца. И началось все сразу после его трехлетних отношений. Конечно, родители были против. Мы казались безумными для всего мира, кроме тех людей, которые знали нас, как Ребекка, Дин и Ада.
Но разве это было новым?
Я глубоко вдохнула, успокаивая нервы. Я опустила чашку в рукомойник. Хотелось поговорить с Ребеккой, но свет в гостиной не горел. Я пробралась в ванную, а потом в гостевую спальню.
Я осторожно забралась в кровать, не зная, спал ли Декс. Я хотела поговорить с ним, узнать, о чем он говорил с дядей Алом, было ли это так жестоко, как со мной. Но он тихо похрапывал после пива, и я решила приберечь разговор на другой день. Я отвернулась от него, наши попы соприкасались, но тела сверху были порознь.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Я была на утесе с видом на море. Я не знала, как оказалась там. Под ногами была прохладная трава, ветер над океаном был соленым и холодным.
Я была тут раньше. Это сон?
Я посмотрела на себя и увидела, что была босиком и в простой ночной рубашке. Дежавю ударило с новой силой, перенеся меня в сентябрь. Но я была не рядом с маяком, тут были только обломки и куски фундамента.
Это был сон. У меня не было такой ночной рубашки, только один раз в кошмаре. Я ожидала, что появится сморщенное лицо старика Родди, чтобы напомнить мне о случившемся здесь, о начале, что было всего восемь месяцев назад.
Но он не пришел. Не явился. Я была одна. Только я и темное пространство Тихого океана, что манило, как раскрытый рот.
Я смотрела на океан, обсидиановые волны бились о берег внизу, и я не знала, все ли это. А потом я поняла, что это лишь начало.
Детский смех прозвучал за мной, стук резинового мяча. Я повернулась, но там были лишь развалины маяка и трава в росе, что тянулась к густому лесу. Ни ребенка, ни мяча. Но это ничего не значило.
Я вдруг услышала быстрые шаги за собой, кто-то пробежал мимо, задев мои ноги. На моих глазах из воздуха появился ребенок — девочка — бегущий за мечом. Она вопила, желая поймать мяч, и больше ничего.
Так казалось, пока она не добралась до него и не пнула в лес. Девочка замерла, и я смогла разобрать ее черты, длинные темные волосы, аккуратный бант на спине, простое платье и блестящие туфли. Она была призраком — бледная и немного просвечивающая — но я не знала, вижу ее, или это в моей голове. Мои сны всегда были пророческими, но после появления Пиппы на днях было сложно понять, реальны ли они.
Конечно, родители переживали, что я схожу с ума. Это не закончилось, да?
Девочка-призрак склонила голову, ее глаза были черными камнями, бездушно впивались в меня.
— Ты можешь принести мой мяч? — спросила она с акцентом, но разборчиво.
Я сглотнула и покачала головой. Я была в лесу раньше, в реальности, и он был жутким. Адским.
— Но мне нужен мяч, — тон девочки стал тверже. Я заметила, что ее ладошки сжались в кулачки, она стала плотнее.
— Прости, — вяло сказала я, голос разносился эхом. — Я не хочу туда идти.
Девочка хмуро посмотрела на меня, перебросила волосы через плечо и пошла прочь.
— Ты пойдешь туда и заберешь мяч.
Она замерла в паре ярдов, и я заметила большое пятно крови на ее груди, медленно расцветающее, как роза.
— Ты ведь еще не здесь, да? Пока нет?
Я нахмурилась, не зная, что сказать.
Девочка шагнула вперед, прижимая руки к животу.
— Или нет? Ты пришла поиграть с нами?
Порыв ветра без предупреждения ударил меня в спину, волосы закрыли лицо. Когда я убрала их с глаз, Пиппа встала между мной и девочкой. Как во сне, она была уставшей и бледной, ее тонкое тело скрывал плащ. Она смотрела на девочку.
— Ты уйдешь отсюда, — сказала ей Пиппа. — Ты оставишь ее. Она не твоя.
— Но она меня видит, — сообщила девочка, холодные черные глаза опасно мерцали.
— Уйди, — сказала Пиппа, ее голос был громким, почти звериным. Девочка высунула язык, но пошла за мячом, пропала в воздухе перед деревьями. Пиппа повернулась ко мне с уставшим видом. — Они все еще находят тебя?
— Не понимаю, — сказала я. — Это сон? Или реальность?
— Сон, но он реален, — сказала она. — Это самый безопасный способ нашей связи. Тонкая Вуаль слишком опасна.
Я махнула на лес.
— Тогда кем была та девочка?
Она слабо улыбнулась.
— Не я одна могу так до тебя добираться. Ты это знаешь. Твои сны всегда были очень сильными, Перри, всегда. Ты видела и испытывала то, что потом случалось с тобой. Каждый день твоей жизни и принятия себя ты раскрываешься все больше.
— Так что о том, что ты говорила… опасаться?
— Я не думаю, что ты должна быть здесь, Перри.
— Во сне?
— Делать шоу. Не сейчас. Просто мне кажется…
— Я не могу жить так, как тебе кажется. У меня своя жизнь.
Она сжала мою руку. Ее ладонь была тонкой и холодной.
— Знаю. Но ты в плохом месте. Ты сильнее всего, когда сильна, но сейчас ты слаба. Ты поддаешься тревоге и сомнениям.
— Я такая девяносто девять процентов времени.
— Милая, прошу. Я хотела бы поведать не только о предчувствиях, но ты должна послушаться. Уезжай домой. В Сиэтл. Будь с Дексом и живи там.
— Но шоу сейчас моя жизнь. Это лишь пара дней съемки, мы делали это уже миллион раз. А потом мы уедем в Сиэтл. Но сначала заглянем к моим родителям. Мне нужно многое объяснить.
Ее глаза расширились, она поджала губы.
— Нет, не делай этого.
Мое сердце забилось в груди от перемены ее тона. Она уже пугала меня.
— Нет? Что это значить? Это моя мама. Твоя дочь. Я не видела ее, папу и Аду месяцами.
Она покачала головой.
— Нет. Не знаю, почему, но это плохая идея. Это… слишком. Это просто. Все в одном месте, в одной корзинке.
Она уже звучала как Жуткая клоунесса.
— Не понимаю.
— Я знаю, это звучит странно. Но это неправильно. Это плохо.
— И шоу, съемки здесь, уже не проблема?
Она качала головой, кудри разлетались. Она заламывала руки.
— Нет. Все неправильно. Тебе нужно домой.
— Просто назови причину! — воскликнула я, чуть не топнув ногой.
— Я не знаю! — заорала она в ответ. Она опустила взгляд на землю.
Я начала догадываться.
— Боишься, что мы с мамой помиримся?
Она долго молчала, смотрела на траву под нами. Ветер ударил по моей ночной рубашке.
— Боишься, что если мы помиримся, ты потеряешь во мне союзницу? Что я буду против тебя? — спросила я, разглядывая ее лицо. Я шагнула вперед. — Ты знаешь, что я никогда не забуду, что мама сделала с тобой.
Я попыталась коснуться ее, но она отпрянула и испуганно посмотрела на меня.
— Не ходи. Слишком много в одном месте.
Она все еще не была понятной, но это не было важно. Она переживала, что мы с мамой помиримся. Боялась, что я прогоню ее, или что мама поступит со мной как с ней. Это объясняло ее испуг.
— Пиппа, — медленно сказала я, надеясь убедить ее не переживать. Я знала, что так было лучше для меня. Но бабушка уже пропадала передо мной.
— Слишком много, слишком просто, — хрипела она, говоря все тише, становясь тенью. — Слишком много. Слишком просто.