— Это было бы хорошо, — оценил он. Взгляд смягчился за очками. — Простите, я работаю в музее и не хочу быть связанным с шоу. Я с радостью все покажу вам. Так лучше, чем в прошлом.
— Что тогда случилось? — спросил Декс.
— Охотники на призраков или исследователи паранормального ворвались сами и пытались снимать. Так что мы ценим, что вы это делаете официально, уважая историю.
Я бросила на Декса тяжелый взгляд. Хорошо бы не упоминать ему о ночных приключениях.
— Без проблем, — быстро сказала Ребекка. — Начнем? Хотите чаю или кофе в комнате отдыха?
Он поднял руку.
— Нет, но спасибо.
— Предложение в силе, Ребекка? — спросил Декс. — Я был бы рад чашечке, — он похлопал глазами.
— Сам и делай, — сказала она, и они с Патриком пошли к лестнице.
Декс был потрясен ее ответом, и мне пришлось приободрить его поцелуем в щеку.
— Хорошая попытка, — поддразнила я.
— Нерв, — сказал он. — Она готова делать это для воплощения Гэри Олдмена, но не для старого доброго Декса.
Я обвила рукой его пояс, мне нравилось ощущать мышцы под тонкой футболкой.
— Я тоже не буду делать тебе кофе, но, когда мы вернемся в Сиэтл, ты сможешь включить «Van Halen», и я оденусь как очень плохая учительница.
— Твою мать, — простонал он, повернулся и прижался ко мне телом, взгляд стал соблазнительным. — Не дразни меня, а то я затащу тебя в кабинет Дейвенпорт и нагну над ее столом.
Я улыбнулась и высунула язык.
— Я тебе говорю, я не буду заниматься там сексом, даже если…
— У меня будет два члена, — подсказал он. — Да, такое ты говорила.
— Кхм, — кашлянула Ребекка. Мы посмотрели, а они с Патриком (ужасно похожим на Гэри Олдмена) стояли посреди лестницы и ждали нас.
— Простите, — извинилась я, оглянулась на Декса и прикрыла его, пока он поправлял эрекцию в джинсах.
Мы догнали их, зазвенел звонок на урок, и я чуть не вылетела из кожи от удивления.
— Уже боишься? — спросила Ребекка.
— Я догадываюсь, что может ждать впереди, — осторожно сказала я.
— Вообще-то, — сказал Гэри Олдмен, пока мы поднимались, — санаторий был местом надежды. Моя бабушка была тут медсестрой под конец, когда лекарство уже нашли, и она сказала, что многие дети были счастливы. Больные, да, но умерли не все. Многие уехали домой, а до этого у них были тут друзья. Видели игровую площадку сзади?
Мы остановились на вершине лестницы, он кивнул на окно, что выходило на заднюю часть двора, выудил еще одну зубочистку и сунул в рот. Я не знала, куда делась первая.
Снаружи была большая игровая площадка — небольшое поле травы, обрамленное клумбой, площадка для баскетбола, турники и качели. Все казалось новым, даже удивляло.
— Там была игровая площадка во время санатория, — сказал он. — Видите лужайку перед деревьями? Там ученики рисуют природу. Лес, цветы, облака. Раньше трава тянулась до здания. Медсестры выкатывали пациентов подышать свежим воздухом и оставляли их на часы. Если им было хорошо, они играли, но все уже заменили, — он печально вздохнул. — Для них было важно находиться снаружи. Они верили, что соленый свежий воздух — это лекарство. На четвертом этаже, где были смертельно больные, окна были открыты все время, даже зимой. Порой медсестры находили утром замерзших насмерть.
— Боже, — я прижала ладонь ко рту. — Ужасно. А вы говорили, что это было счастливое место.
Он посмотрел на меня.
— Счастливее, чем вы думаете. Но, как и во многих больницах тогда, были и ужасы. Это не было нормой.
Мы пошли на второй этаж. Декс уже снимал.
— И эти ужасы… — он замолчал.
— Хотите услышать эти истории? — спросил Олдмен.
— На каждом этаже было бы отлично, — сказал Декс, посмотрел поверх камеры и увидел, как Олдмен кривится с зубочисткой во рту. — Не переживайте. Я вас не снимаю.
Он кивнул и замер посреди коридора, там мы с Дексом стояли, когда увидели существо.
— Второй этаж, — сообщил он без пафоса. — На этом этаже были почти все дети. Справа от нас, в том крыле, содержали детей низкого класса. Слева были дети важных людей.
— А в чем разница? — спросил Декс.
— Минимальная, — он махнул рукой. — Я вам покажу.
Он повел нас к комнате, где Декс увидел крысу. Мы заглянули в одну из комнат. В свете дня она все еще была жуткой, но немного мрачной, стены были серыми, пол — твердым и суровым. Мертвые листья и пожелтевшие газеты усеивали землю, вместе с крысиным пометом. Было видно битое стекло окон, осколки блестели на солнце. Я прошла по комнате и выглянула. Отсюда было видно верхушки деревьев, океан блестел вдали.