встревожен моим долгим молчанием. Я должен тебе сказать, что, несмотря на все усилия доктора Стоуна и снадобья Холлиса, моя болезнь все-таки развивается. Я очень устал и прошу прощения за свои каракули – рука все еще слишком дрожит, и перо то и дело выскальзывает из пальцев. Пока мне тяжело даже читать. Не так-то просто удержать на плечах чугунную голову.
Лихорадка то треплет меня в зубах, то отпускает; и я остаюсь лежать в постели обессиленный, задыхающийся, но в ясном сознании. Так продолжается уже около недели, и, к счастью, периоды лихорадки становятся все короче. Сегодня я смог с помощью Холлиса подняться с постели и добраться до письменного стола. Едва смог уговорить его оставить меня одного.
Естественно, за эту неделю у меня очень мало новостей, я слишком слаб даже для того, чтобы слушать местные сплетни. Болеть, когда спадает лихорадка, становится невыносимо скучно, и меня развлекает только противостояние доктора Стоуна и Холлиса у моей постели, противостояние, никогда не принимающее форму открытого конфликта: доктор Стоун считает это ниже своего достоинства, а Холлис… кто знает, что думает Холлис? Он невозмутимо почтителен и крайне заботлив, лучшей сиделки я бы не мог пожелать. То есть не мог бы, если бы Холлис знал грамоту и читал бы мне вслух, когда я в состоянии следить за сюжетом.
Думаю, что доктор Стоун подозревает о том, что Холлис самовольно исправляет его назначения. Когда они сталкиваются в моей комнате, он сух, вежлив, немногословен и не спускает с него глаз, как с шулера во время карточной партии. Справедливо, кстати, подозревает, – а поскольку официальная медицина давно убедила меня в своем бессилии, то я не возражаю. Тем не менее, мне повезло, что доктор Стоун лечит меня «как друг», потому что если бы он лечил меня «как врач», я бы не смог оплатить его услуги. Главное – пережить ночь. К утру мне всегда становится лучше… Я похож на кролика, шмыгающего кролика с отекшими красными веками, красными глазами и распухшим красным носом, и голову изнутри бьет красная боль.
Почему-то постоянно вспоминаются детские пословицы и поговорки, которых я не слышал, наверное, лет пятнадцать, и не думал, что помню. Например, когда ко мне приходит доктор Стоун, я едва удерживаюсь от того, чтобы продекламировать
Доктор Фостер
Отправился в Глостер.
Весь день его дождь поливал.
Свалился он в лужу,
Промок еще хуже,
И больше он там не бывал.
Мне скучно… Когда я лежу в постели, мне кажется, что я лежу в пустыне и меня медленно заносит песком, а на горло надели раскаленный железный ошейник. Песок забивается мне в нос и обдирает грудь, к ночи он так раскаляется, что я не верю в зиму за окном. Вчера я даже хотел открыть окно, чтобы проверить точно, но Холлис вовремя меня оттащил.
Некому было прочитать твое письмо мне вслух – Холлис неграмотный, а Хелен давно не приходит. Доктор Стоун говорит, что она приходила, просто я был слишком слаб – но я в этом не уверен. После доктора ко мне зашла леди Дэлси со своим той-терьером на руках. Холлис никак не мог его прогнать, он лаял всю ночь. Мерзкая собачонка, никакого толку от нее не было.
Она даже не смогла прогнать того, кто заглядывал в окно.
Тише, мыши, кот на крыше.
Кто не слышал, тот и вышел!
Я уверен, что (зачеркнуто) на самом деле я здесь не один.
Раз-два-три-четыре-пять –
Вышел сахар погулять.
Рядом зубки поджидают –
В прятки с сахарком играют:
– Хруст-хруст!..
Ай-яй-яй!
По столу растекся чай!
Матушка вместе с доктором Стоуном советует мне терпеть. Я не хочу!
и никто не хочет мне ответить.
Почему с деревянного потолка мне в рот капает черная смола
Почему перестала скрипеть половица
Кто заменил окно
Почему стены меняют цвет
Что случилось со вторым кроликом
Эки, беки, чай и крекер,
Эки, беки, бай.
Дятел номер двадцать девять,
Вы-ле-тай!
Вылетают птички,
Вылетают птенчики,
Вылетает леди
В темно-синем чепчике.
Сероглазой леди
Очень нужен чай.
Эки, беки, крекер,
Эки, беки, бай!
Почему под утро
в моей постели на полу на подоконнике на дне чашки лежат черные иглы
Что случилось с черным кроликом
Почему утром на подносе была только одна чашка
Он сказал, что вторую уже убрали, но он лжет.
Я спустился на кухню ночью
Я это видел, ты должен мне поверить, Джеймс, я в самом деле это видел.
Она не ушла. Она была там, на кухне, стояла за его спиной, пока он заваривал чай. Он был обнажен по пояс. Худая спина, гладкая смугловатая кожа. Хелен гладила его по спине тонкими белыми пальцами с какой-то задумчивой лаской. С улыбкой, едва намеченной уголками губ, абсолютно женственной улыбкой на полудетском личике…
Она любовалась… Бестрепетно прикасалась к растущим на его спине иглам – длинным, тонким, черным… Они топорщились от ее прикосновений, но его лицо оставалось невозмутимым. Его губы шевельнулись, он что-то сказал – слишком тихо, чтобы я мог услышать. К тому же у меня так шумело в ушах…
Она осторожно, кончиками пальцев сжала одну иглу и вдруг дернула, прикусив нижнюю губку… по белой ладошке вниз сбежала капля крови от кровоточащего основания иглы.
Она аккуратно уложила иглу на дно чашки, кивнула, и он залил ее кипятком…Она старательно помешала ложечкой, разгоняя поднимающийся над чашкой синий пар… Пар медленно растаял, и вот она смотрит на Холлиса вопросительно, с лукавой улыбкой протягивает чашку ему… Он, выслушав ее, делает глоток и возвращает чашку ей…
Она выпила до дна, не отрываясь. Свободная рука продолжала гладить его по спине, по слишком тонким для мужчины плечам, по черным жестким волосам… И он вдруг упал перед ней на колени, глядя снизу вверх на ее раскрасневшееся, торжествующее лицо… Я не помню, что было дальше, может быть, я упал в обморок. Я очнулся в своей постели, и Холлис сказал мне, что мисс Чамберс сегодня не приходила.
Но я знаю, он лжет.
Он подарил ей розу
Ее корни в моей голове
– Маленькая девочка,
Скажи, где ты была?
Была у старой бабушки
На том конце села.
– Что ты пила у бабушки?
Пила с вареньем чай.
– Что ты сказала бабушке?
– «Спасибо» и «прощай».
Я знаю (зачеркнуто) знаю, что этот дом ненавидит меня.
Надо попробовать отвлечься. «Легенды, сказки и предания» давно меня ждут.
Из книги «Легенды, сказки и предания Северной Англии в обработке эск. Дж. Э. Фоллоу»
Первый, неопубликованный вариант «Сказки о двух братьях»
Ох и верно сказано, что зависть – собачье чувство! Раз впустил – уже не уйдет, и добра от такой гостьи не жди. Вот жили у нас в деревне два брата…
Были они погодки, оба высокие, широкоплечие, сильные, и всегда, с детства самого, друг за дружку горой. Когда отец их умер, то наследство они поделили тихо-мирно, без ссор – что редкость большая! – и дома рядом выстроили. У каждого свое дело есть, оба работящие и потому не бедствуют оба… казалось бы, живи да радуйся!
Только в одном отличие было – у старшего брата жена родами умерла, а младший себе все невесту подыскивал, никак решиться не мог. Наконец привел он в дом жену, скромную сироту-бесприданницу. Не выдержал однажды старший, сказал ему: «Выбирал ты долго, брат, но уж выбрал! За двоих теперь тебе работать придется». Младший только отмахнулся «Ну и пусть! Хоть за двоих, хоть за троих!». «Не понимаю я тебя, брат…» – снова начал было старший. «Да, не понимаешь», – отрезал младший.
А жена поначалу глаза от пола поднять боялась и слово лишнее молвить – чувствовала, что не одобряет ее родня. Но когда освоилась, успокоилась, к новой жизни привыкла, а пуще того – в любви и ласке мужа отогрелась, то похорошела несказанно. Глаза, раньше вечно потупленные, у нее оказались блестящие, зеленые, как молодые листики, на щеках румянец заиграл, даже волосы каштановые, казалось, сами завились-закудрявились.