Еще до того, как скульпторы рассорились, Володя Лемпорт слепил мою голову, а выпускник ВГИКа Саша Рабинович, превратившийся потом в Александра Митту, сделал ее сюжетом своей дипломной кинокартины, где были сняты оригинал и скульптура.
В подвал похаживал знаменитый московский остряк и сочинитель анекдотов композитор Никита Богословский. Он продемонстрировал при мне свое искусство экспромта, написав в один присест книгу отзывов на скульпторов от разных лиц и разными почерками.
76
Зимой 1958 года, выйдя из дому, я по обыкновению пошел посмотреть свежую «Литературную газету», которую расклеивали на заборе напротив моего подъезда. К своему изумлению, я увидел там огромный фельетон Линского против А. М., который был назван аферистом и мошенником, а главной его аферой оказалась «Антология средневековой еврейской поэзии», над которой он столько трудился. Я немедля написал письмо в Ленинград с выражением поддержки и сочувствия, а сам побежал к Любе Кушнировой поделиться негодованием.
— А что вы удивляетесь, — огорошила она меня. — Он и есть мошенник.
— Как?
— Вот так!
— Но ведь вы были о нем другого мнения! Я у вас с ним и познакомился!
— Я его тогда не знала.
Она меня убедила. Из Ленинграда стали поступать длиннейшие письма, где были даже стихи на библейские темы.
77
Во ВНАИЗе работал чертежник. Будучи в армии, он служил на Соловецких островах, откуда по состоянию здоровья комиссовался. В Москве он стал фанатиком-туристом, дойдя до такого безумства, что по вечерам бродил по городу для тренировки с саквояжем, набитым булыжником. Его любознательность не знала границ.
Я внушил ему интерес к литературе.
— Юрка! — сказал я как-то. — Чего ты здесь пропадаешь? Иди учиться. Может,, писателем станешь.
Он послушался, пошел учиться и стал работать в Комитете молодежных организаций. Теперь это довольно известный критик Юрий Идашкин.
78
Нет ничего естественнее скорби
Живых по мертвым.
Уже в 1956 году Геня стала жаловаться на боли. У нее нашли рак, она это знала и продолжала держаться с исключительным мужеством. «Подумаешь! — вызывающе говорила она. — Посмотрим, кто кого, я или этот рак!»
Одно время стало казаться, что Геня берет верх. Но эту роковую битву она не выиграла. Ее положили в больницу в Москве, пытались лечить рентгеном, что лишь вызвало ожоги, от которых Геня сильно страдала. Потеряв надежду, она уехала в Калинковичи, за ней последовала Рива, чьей судьбой стали похороны близких. Туда поехала и Туся с сыном, приехал и Яша. Осенью 1958 года дело пошло к концу, и в ноябре Геня скончалась в страшных мучениях. В отличие от матери, которая умерла после операции и избежала мучительного ракового истощения, Геня хлебнула полную чашу.
Дом был продан, и Калинковичи как семейное гнездо перестали существовать.
79
На тот и этот случай неумолим закон —
В холодный белый мрамор
Ты будешь превращен.
Карло Гоцци
И вам, ребята, совет я дам —
Не посещайте отель прекрасных голых дам!
Я стал ужасно тяготиться ВНАИЗом. Он угнетал бессмысленностью. Меня раздирали противоречия. Я был бы счастлив вовсе бросить технику и стать свободным человеком, как многие мои друзья, но у меня не было для этого базы, а в заработке я нуждался.
Лев Григорьевич Пуссет посоветовал: «Идите в станкостроение и займитесь программным управлением. Там применяют магнитную запись».
Я последовал его совету и связался с ведущим научно-исследовательским институтом станкостроения — ЭНИМС. Начальником отдела программного управления был Владимир Григорьевич Зусман. Я начал с ним переговоры об аспирантуре. Зусман охотно согласился поддержать меня. Я подал в ЭНИМС документы и стал ждать 1-го октября, начала экзаменов. На сдачу экзаменов в аспирантуру полагался месячный отпуск. Но назначенный срок неожиданно отложили.
ЭНИМС официально объявил о приеме пяти аспирантов: трех в очную аспирантуру и двух в заочную. На эти места поступило пятнадцать заявлений: четырнадцать от евреев и одно от армянина. Способные русские, если они и оказывались в станкостроении, не нуждались в ЭНИМСе. Они могли пойти в гораздо более привлекательный учебный институт или в Академию Наук.