Поэтому я верю, что человек не потонет в жестокости и холодности и как-то спокоен за человечество. На потухание солнц и галактик мне, извините, наплевать: пройдут миллионы лет, и за это время мы так подчиним себе природу, что запустим и закрутим новые галактики, ежели понадобится.
Но вот другая сторона разума, именно та, которой опасаетесь и Вы — презрение к малым сим. В этом отстаивании абсолютности индивидуальных взглядов, в подавлении несогласных, в устранении тех, кто считается неполноценными — корни самого страшного порождения нашей цивилизации — фашизма. Это — главная опасность современности, ибо он живуч и возрождается в новых, подчас неожиданных обличьях. Однако, думаю, что мир получил уже хороший урок вечного позора фашизма и теперь люди станут осторожнее не только с Ницше, но и с Джеком Лондоном. Вот в этом аспекте Вы правы, в опасении, что прекрасные герои отвлекут наши мысли от обычных людей и обычной жизни, а отсюда уже перебросится мост к абсолютности фашистского типа.
В остальном Ваш панегирик слабым сим — не годится! Как неисправимому романтику мне просто неинтересно изображение обыкновенности и повторение в книге обычных жизненных ситуаций, наполняющих жизнь на каждом шагу. Черт с ними — и так надоели! Вот собирать венок из цветов жизни — это занятие гораздо интереснее, а для чего же я пишу, как не для того, чтобы магической властью изображения и слова сотворить такую жизнь, которая мне кажется интересной и стоящей?
Есть ли критерии настоящего Эвереста? Есть, конечно, — в трудности и полезности поставленной задачи! Причем эта трудность не обязательно может быть единственной вспышкой подвига — гораздо труднее повседневная стойкость и гражданское мужество, растянутое на десятки лет в достижении большой внутренней ли внешней — все равно, цели.
Красота? Если я считаю, что в будущем люди должны стать прекрасными и уверен в этом потому, что красота — это всего лишь целесообразность, то в настоящем есть ли у меня герои, которые обязательно красивы телесно? В прошлом — опять-таки есть, потому, что речь об Элладе, создавшей отличный физический тип человека в неустанном совершенствовании полового отбора, подчас невероятно жестоком, как у спартанцев. А Усольцев, Канин, Балабин, Никитин, этруски, Уахенеб — почему они обязательно красавцы?
Но Вы опять делаете правильный ход — ключ ко всем совершенствам и недостаткам человека массового, хомо грегариус — в генетике. И в генетике — орудие для исправления многого того, что мы сейчас считаем функцией Господа Бога, если, конечно, отрешиться от всей расовой чепухи и филистерской глупой осторожности, которые нагромождены с обеих противоположных точек зрения — нашей и буржуазной.
У нас мало людей знают, что по сути дела индивидуальные отец и мать очень мало что значат, — у каждого из нас коллективные отец и мать — длинная цепочка предкового ряда. Ну об этом писать длинно — познакомитесь сами. Вот Вам более доступная и главное интересная литература: на отдельном листочке.
С приветом и уважением: (И.А.Ефремов)»
Интерес Ефремова к моему имени и отчеству не был случайным. Я это сразу почувствовал и, может быть, поэтому не сообщал его раньше. Моя фамилия в России не является однозначно еврейской. Она может быть и польской. Ее могут носить и белорусы.
У меня сохранился и черновик последнего ответа Ефремову.
«Почему я, столь «страстно», как Вы говорите, стал защищать «малых сих»? Должен Вам сказать, что я был бы бесконечно рад, если бы люди не делились ни на «малых», ни на «великих». Я не хочу дать повода, чтобы меня обвинили в мании величия, но мне лично было бы приятнее жить в обществе, где не было бы «малых»... просто по соображениям самого обычного эгоизма, ибо каждый хочет жить в таком обществе, которое ему больше по душе. Но... и в этом «но» главный вопрос... Как быть с «малыми»? И кто из нас «малый»? Т.е. грубо говоря, вся опасность в «переходном этапе». Что же делать с «малыми»? Это одно из определений сути проблемы морали. Существует две крайние точки зрения:
1) все для «великих»;
2) все для «малых».
Первая точка зрения в данном аспекте является совершенно неприемлемой; прежде всего из соображений всех накопленных тысячелетиями норм человеческого гуманизма, во-вторых, из-за отсутствия четких граней между «великостью» и «малостью».