Петька Камбала и Моня Бриллиантщик.
В конце декабря большая группа евреев была арестована на две недели за демонстрацию у Президиума Верховного Совета. Я в демонстрации, по обыкновению, не участвовал. Вдруг Веру, уже вернувшуюся на работу в поликлинику, вызвали к главному врачу; в кабинете сидели парторг и представитель райкома партии. Ее обвинили в том, что она демонстрировала у Президиума... Она объяснила, что не была и не могла быть там, а заодно спросила, как могло возникнуть такое обвинение, когда всех участников демонстрации арестовали. Представитель райкома ответила, что среди участников были активные и пассивные, что пассивные выкрикивали лозунги и что Вера была в их числе. Я сразу вспомнил деление участников «еврейского фашистского центра», к которому якобы принадлежал мой отец, на активных и пассивных...
Узнав об этом, я немедленно пожаловался в райком, требуя ответа, по чьей вине Вера явилась объектом провокации. Меня пожелал принять заведующий отделом агитации и пропаганды Олег Книгин. Несомненно, что вся эта история была очередным проявлением борьбы за кулисами. Книгин, высокого роста, длиннолицый мужчина, мог бы считаться красивым, если бы не явный отпечаток природной тупости. Я прямо сказал Книгину, что провокация исходит не от КГБ, а от МВД. Книгин соглашался, что провокация имела место, но исходила от... сионистов. Книгин не был подготовлен к разговору и обо мне знал мало, но все же кое-что знал. В частности, он знал, кто мой отец. У меня создалось впечатление, что его некомпетентность объяснялась тем, что райком сотрудничал не с ГБ, а с милицией, у которой не было нужной информации.
119
Жорес Медведев, близкий приятель Вали Турчина, спросил, известно ли мне, кто такой Гробман. Я знал о выступлении Гробмана как поэта на заседании «Синтаксиса» в начале 1960-го. До меня доходили слухи, что Гробман стал художником, но я его никогда не встречал. Я знал, что он уехал в 1971 году в Израиль. Оказалось, что Гробман опубликовал статью в «Джеруазалем пост», в которой обвинил Солженицына в антисемитизме. Жорес собирался писать ответ Гробману, но я считал, что будет гораздо лучше, если ответ будет написан сионистом. Жорес согласился. Я послал ответ в «Джерузалем пост». В апреле 1973 года ответ был опубликован — моя первая статья в израильской печати, причем в газете, в которой мне суждено было сотрудничать.
120
Моя статья в «Нью-Йорк ревью оф букс» решительно изменила мою жизнь. В январе 1973 года мне позвонили из Лондона, потом из Америки. Мне часто стали звонить из еврейской школы в Нью-Джерси, и, пользуясь случаем, я начал передавать по телефону заявления. Одно из них было направлено против книги Юрия Колесникова «Земля обетованная». Позвонили из Мичиганского университета и попросили выступить на митинге еврейских студентов на Песах. В назначенное время мне снова позвонили, и я выступил с уже подготовленной речью на английском. Выступал я также на митингах в Лос-Анджелесе, Фениксе, в Нью-Джерси. Телефонная связь была почти беспрепятственной, и не только у меня.
Уезжая в Англию, Жорес договорился, что сдает Турчину и мне свои контакты — Хедрика Смита и Роберта Кайзера, представлявших «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост». Было решено, что мы будем встречаться у меня дома. Встречи наши были очень дружественными, Боб и Рик много нам помогали. Говорили мы не таясь, хотя я отлично знал, что у меня, со времен Бонавии, на чердаке (я жил на последнем этаже) установили микрофон. Я исходил из принципа, что от ГБ не скроешься, а поскольку я не планировал подпольной и террористической деятельности, то предпочитал все делать открыто, в отличие от наивного большинства, игравшего в прятки с могучим и технически оснащенным аппаратом ГБ. Лишь соблюдая правила игры, я назначал следующую встречу с корреспондентами письменно. Считалось, что Рик и Боб идут ко мне тайно. С целью скрыться от всевидящего ока ГБ, они надевали на себя рваные плащи, полагая, что это маскирует их англо-саксонские лощеные физиономии. При всем этом они брали с собой в качестве сумочек новенькие пластмассовые пакеты «Березки», чем открыто демонстрировали всей Москве, кто они такие.
121
Летом я решил поехать в Литву. В Друскениках отдыхал мой двоюродный дядя Макс Шапиро, кремлевский зубной техник на пенсии, тот самый, кто приютил меня в 1940 году, когда Израиль выгнал нас с дачи. С тех пор Макс стал правоверным хасидом и регулярно посещал московскую синагогу. Отдыхали там Юля Закс, Юля Богуславская и другие. Но центром был московский гипнотизер Шкловский. Раз в год он собирал со всех концов страны заик и лечил их гипнозом.