Я уверен, что Вы обо всем этом хорошо знаете, но, коль скоро Вы интересуетесь моим мнением по поводу этой Вашей деятельности, то я его откровенно изложил.
21 марта 1975 г.»
Прочтя это письмо, я легко мог представить его подоплеку. Юрий Жуков пришел в ярость и позвонил в ГБ или же Суслову или Пономареву: «Что они там, с ума сошли? Распустили народ!»
Письмо датировано днями, предшествовавшими моему разрешению. Не было ли и это одним из факторов, повлиявших на мой неожиданный отъезд?
136
На следующий день после получения разрешения Виктор Лапидус сообщил мне, что ему известно, что я еду в Швейцарию. В тот же день явились неожиданные гости: минские полковники Давидович и Овсищер. Они специально приехали в Москву уговаривать меня ехать в... Израиль. В Минске распространился слух, что я еду в Швейцарию. Я предложил полковникам подъехать к Лернеру. Когда мы приехали, я попросил Лернера:
— Александр Яковлевич! Скажите им, есть ли у вас сомнения, куда я еду?
Лернер рассмеялся:
— Будьте уверены, что он поедет только в Израиль.
Жизнь превратилась в сумасшедший дом. Одна отправка книг была титанической задачей. Около меня находились мои старые факельские друзья — Илья Рубин и Эйтан Финкельштейн. Ко мне приходили прощаться люди, которых я не видел по 10-15 лет: русские и евреи, друзья по СТАНКИНу, бывшие сотрудники ВНАИЗа, ЭНИМСа, ИАТа. Примчалась
Надежда Николаевна, гордая, что сумела завести сильные связи среди сионских мудрецов.
Свои проводы я назначил на мой день рождения, 5 апреля. По оценке Нильса Удгаарда, написавшего об этом большую статью в «Афтенпостен», было около 500 человек. Валя Турчин заблаговременно явился с постерами собственного изготовления, развесив их в разных углах квартиры:
УГОЛОК ДЛЯ ЕВРЕЯ, УГОЛОК ДЛЯ АНТИСЕМИТА.
Пришел Рой Медведев. Пришла трогательная Зоя Федорова. Пришел Эрнст Неизвестный, с которым мы возобновили дружественные отношения после долгого перерыва. Он тоже собрался уезжать. Пришел Шафаревич. Все «глыбщики» были налицо — явные и анонимные. Пришли русские националисты: Бородин, Шиманов, Толя Иванов. Они выдвинули свой лозунг:
ПУСТЬ ВСЕ ЕВРЕИ УЕЗЖАЮТ, КРОМЕ АГУРСКОГО!
Пришла Наталья Николаевна Столярова, секретарша покойного Эренбурга. Все вредоносное Беляево-Богородское тоже явилось: Алик Гинзбург, Юра Орлов, Женя Якир, Гриша Розенштейн и другие. Володя Войнович потребовал от меня не звонить ему от имени Голды Меир. Андрей Дмитриевич Сахаров и Люся прислали мне телеграмму. Я уже не говорю, что на проводы пришли и все московские отказники, все — за одним демонстративным исключением: не явился тщательно избегавший меня Липавский. Мои проводы вдохновили двух присутствующих на поэтические опусы. Среди постеров, принесенных Турчиным, был и такой:
Дрогнуло «расистское» сердце Толи Иванова, и вспомнив студенческие капустники, он сочинил: