Я набрал на экзаменах 29 очков из 30, причем единственное очко потерял на математике, где была устроена особая процедура, разделявшая евреев и неевреев. Неевреи направлялись к экзаменаторам-евреям, а все евреи — к свирепой толстой бабе — Земцовой, без жалости пытавшей каждого еврея часа по четыре. Но я был принят. Жизнь поворачивалась к лучшему.
Я пошел увольняться с завода. В цеху я столкнулся с парторгом Климовым, худым туберкулезным человеком с наголо выбритым черепом. У меня никогда не было с Климовым ни малейших столкновений. Он попросил, чтобы я как комсорг пришел на заседание партбюро цеха отчитаться за работу. Ничего не подозревая, я пришел в назначенный день, втайне даже гордясь тем, как серьезно относятся к моей деятельности. Взял слово Климов. Я не мог поверить своим ушам. Оказывается, я устроился на завод, чтобы укрыться от воинской повинности! Это была не просто ложь. Все присутствующие отлично знали, что, во-первых, Трансформаторный завод, не будучи военным, не давал никаких льгот и оттуда брали в армию пачками, а, во-вторых, мне в 1951 году исполнялось только восемнадцать лет, и мне даже после ухода с завода оставался еще год до призывного возраста.
Климов, с ненавистью глядя на меня, потребовал, чтобы завод обратился в СТАНКИН, — разоблачить меня как антиобщественный элемент. Члены партбюро сидели, потупив головы, но никто не сказал в мою защиту ни слова.
Я вышел потрясенный. Такого в моей жизни еще не бывало! За всю мою самоотверженную работу меня «отблагодарили» именно так! В коридоре я столкнулся с начальником цеха Котовым, который относился ко мне очень хорошо. Он не был на партбюро.
— Ну как?
— Климов меня обвинил, что я на завод устроился, чтобы военной службы избежать! — чуть не плача сказал я.
— Ну и сволочь! — потемнел Котов. — Не расстраивайся.
Зачем это понадобилось Климову? Была ли это его инициатива, или же был приказ устроить и в его цеху антисемитскую провокацию? Может быть, он просто позавидовал, что я вырвался с завода и ушел в другую жизнь? У Климова высшего образования не было. Он прожил после этого недолго и умер от туберкулеза.
Для меня это была огромная травма. Годами я обходил Электрозавод, боясь встретить бывших знакомых.
Тем временем стряслась неприятность и у Туси. И она пошла было по комсомольской линии на «Буревестник». Ее выбрали секретарем комсомольской организации всей фабрики, что было видной позицией. Но вскоре в «Московском комсомольце» появился ухарский фельетон о том, как она и еще один еврей воровали якобы членские взносы. Это также была грубая ложь. Туся не имела никакого вкуса к деньгам ни до этого, ни после. Ее сняли с позором с поста секретаря, и это было для нее тяжелой травмой. Теперь я начинаю думать, что оба наши дела были отражением общей антисемитской кампании в комсомольских организациях в то время.
Итак, я был унижен и разбит. Но ошибались те, кто думали, что таким образом можно уничтожить человеческую личность. Да, для многих это был конец. Я же превратился в сжатую пружину, которая всю жизнь расправлялась, чтобы затем больно ударить угнетателей.
23
Вонзил кинжал убийца нечестивый
в грудь Деларю.
Тот, шляпу сняв, сказал ему учтиво:
«Благодарю».
Тут в левый бок ему кинжал ужасный
злодей вогнал,
А Деларю сказал: «Какой прекрасный
у вас кинжал!»
Все это, однако, не поколебало моего общего идеализма и общей веры в систему. Какие бы удары ни сыпались, у меня не возникало и тени сомнения в правоте целого. Я был по-прежнему честным комсомольцем, готовым на все ради страны. Я был враждебен Западу. Когда в 1950 году началась Корейская война, я страшно радовался успехам Северной Кореи. Как в свое время в Павлодаре, я тщательно следил за военными действиями. В то время, как расистская система всячески издевалась надо мной и пыталась сломать меня как личность, я расстраивался от того, что все еще не взят Пусан. Когда американцы высадили десант и отрезали северокорейскую армию, начав стремительное продвижение на север, я воспринял это как личное несчастье. Велика была моя радость, когда я узнал о китайском контрнаступлении.
Уже с 1949 года я видел нарастающую волну антисемитизма и не находил ему никакого оправдания. Я надеялся, правда, что это скоро пройдет. По кампании против космополитов я понял, что Сталин не мог о ней не знать и что он лично допустил ее. Это впервые заронило во мне сомнение в Сталине. Меня стал выводить из себя и его сюрреалистический культ. Радио было невозможно слушать. Имя Сталина повторялось ежеминутно. Зная историю партии, я не мог выносить грубой лжи. Я ушам не верил, слушая пьесу Попова «Семья Ульяновых», где действие кончалось в 1896 году. Даже согласно официальной биографии Сталина, он начал свою марксистскую деятельность в 1899 году. В конце пьесы посланцы со всех концов России приходят к Ленину, чтобы сообщить об успехах рабочего движения. Последним приходит посланец с Кавказа, сообщающий, как и остальные, небылицы и заканчивающий свою тираду словами: «А руководит революционным движением на Кавказе товарищ Сталин!» (Иосиф Джугашвили получил партийную кличку «Сталин» только в 1912 году.) Обрадованный волнующим известием, Ленин выкрикивает: «Передайте привет товарищу Сталину!»