Верин отец погиб в 1933 году при самых подозрительных обстоятельствах. Родом из Бологого Тверской губернии, он был чекистом, и в конце 20-х годов стал начальником Московского автотранспортного управления, что привело к возникновению связей с большим начальством. Он поддерживал дружеские отношения с тогдашним председателем Моссовета Булганиным, Тухачевским и начальником Московской милиции Булем. Но самым близким его другом был Степан Макопшн, который совсем молодым выдвинулся в составе царицынской группировки Сталина. Сталин назначил его членом РВС Второй конной армии, которой командовал известный казацкий вождь Филипп Миронов, предательски убитый в спину в 1921 году. После гражданской войны Макошин получал разные синекуры. В последнее время он работал заместителем председателя правления МСПО. Все это время Макошин был вхож к Сталину. 22 ноября 1933 года отец Веры Федор Павлович вернулся домой поздно ночью, бледный и взволнованный. Целый день он никуда не выходил. На следующую ночь его арестовали. Той ночью был убит Макошин, и его труп был найден за городом, заваленный ветками. Вериной матери разрешили с ним одно свидание, во время которого Федор Павлович твердил: «Я не виноват!»
Макошину было тогда 38 лет, и под его некрологом подписались Хрущев, Булганин, Ворошилов, Тухачевский, Егоров, Рудзутак, Буденный и др.
В эти годы Сталин начал систематическое уничтожение тех, кто помог прийти ему к власти в 20-х годах. Один из ударов пришелся и по царицынской группировке. По-видимому, Сталин был причастен к убийству Миронова в 1921 году, пытаясь скрыть, вероятно, то, что он сам хотел привлечь Миронова на свою сторону, и, возможно, даже находясь в Царицыне, пытался использовать Миронова в своих целях. Макошин слишком много знал об этом, а кроме того, много пил и имел слишком длинный язык. Какую роль в его убийстве сыграл Федор Павлович, неясно. Хорошо известен сценарий убийства Кирова, когда был арестован совершенно невиновный начальник Ленинградского НКВД Медведь. Никто ничего не слышал более о Ф. П., никто не ставил даже вопроса о его реабилитации.
Мать Веры, Зоя Александровна, была родом из уездного городка Меленки Владимирской губернии. Отец ее, то есть Верин дед, был гласный городской думы.
Женитьба заставила меня искать новые источники заработка. Я продолжал давать уроки, но придумал также предложить услуги школе в качестве преподавателя труда, который стали в то время внедрять. Это оказалось очень легко, и я целый год преподавал в восьмом и девятом классах 610-й школы на Сретенке.
Я решил впервые использовать и свои познания в языках. Только что был создан огромный Институт научно-технической информации ВИНИТИ. Реферированием я заработал на маленький холодильник: брал рефераты сначала только на немецком, а потом и на английском языке. Вера же стала работать в ординатуре института профессиональных заболеваний.
Женитьба на русской, казалось бы, была актом радикальной ассимиляции, но на самом деле вовсе не означала, что я хотел перестать быть евреем. Ни в коей мере! Я гордился своим еврейством, но просто не задумывался над последствиями своего шага, влекомый динамикой личной жизни. Мать была бы этим очень расстроена. У меня не было никакой фатальной склонности к русским девушкам. Были в свое время и еврейские девушки, которые мне очень нравились. Слов нет, меня отталкивал определенный тип еврейской мещанки. Он меня коробил, он был мне отвратителен. Но это не распространялось на всех остальных. На многих будущих сионистов их смешанные браки повлияли в сторону обострения их национального самосознания.
В начале моего брака специфические черты русской жизни меня даже отталкивали, а особенно — любое присутствие икон.
39
«Услуги» еврейские, как гвозди,
в руки мои,
ласковость еврейская, как пламя,
обжигает меня.
Женившись, я переехал в коммунальную квартиру в Даевом переулке, на Сретенке, где жила Вера. Соседи, как и всюду, были очень важным элементом жизни. Предстояло с ними познакомиться, и, как ни странно, это было одним из важнейших последствий моего брака.
Жила там пара пожилых евреев: Софья Анисимовна Василевская и Борис Анатольевич Брискин. С. А. была дочерью врача, до революции занимавшего всю эту квартиру. Она была тяжело больна и годами не вставала с постели. Нездоровый образ жизни превратил эту когда-то красивую женщину в бледную тень. Супруги годами не разговаривали. Детей у них не было, так как С. А. перенесла операцию, сделавшую деторождение невозможным. В 1956 году Б. А. ушел на пенсию и тут же бросил С. А., уехав к сестре в Ленинград, где вскоре и умер. Тут-то вечно больная С. А. встала с постели, мгновенно выздоровела и была жива еще в 1983 году, когда я писал эти строки.