Додик, однако, был лишь бумажным тигром и просто эксплуатировал дурную репутацию своего дома. Повинуясь наказу, я молчал, но соседка стала бойко его расхваливать:
— Когда у нас бывают скандалы, Егоров никогда в них не вмешивается!
— Егоров аккуратно платит профсоюзные взносы, — хмуро заявил профорг.
Но участника Отечественной войны полковника Иванова не легко было запугать. Он вышел вперед, как в бою:
— Я не понимаю, что здесь происходит! Это напоминает фельетон «Плесень». Родители Егорова — ответственные работники (дело было не в них, а в любовнице Додика!)...
Полковник не договаривал, но было ясно, что он обвинял суд в том, что он находится под влиянием властей. В фельетоне «Плесень» шла речь как раз о таком деле.
Додика условно приговорили к двум годам. В институте он отделался анекдотическим наказанием. Так как он не был комсомольцем, его исключили из профсоюза. Через некоторое время Додик рассказал: «Самое главное не наказание, а страх перед наказанием. Я узнал адрес полковника Иванова. Он живет в глухом переулке на Ленинградском шоссе. По четвергам я стал ждать его поздно вечером на углу переулка и здоровался с ним. На четвертый раз он пришел с милиционером».
41
Вот как стало лишь смеркаться,
Начал старший брат сбираться:
Вынул вилы и топор
И отправился в дозор.
Летом 1955 года я снова должен был ехать на сборы, на сей раз в Дорогобуж Смоленской области.
Там не было ничего похожего на муштру Кантемировской дивизии. Кто хотел, мог спокойно удалиться в лес и целые дни играть в карты, но это настолько надоело, что мы предпочитали ходить на занятия. Разлагающую лень сборов нарушил снова Эдик Оганесян, который во время футбольного матча студентов с солдатами демонстративно вышел на гаревую дорожку, прямо перед носом генерала. «Курсант, — строго сказал генерал, — уйдите с дорожки!»
Оганесян не повел и ухом. Генерал настойчиво, но безуспешно повторил свой приказ, и через пятнадцать минут Оганесян был уже на губе.
В середине сборов пронесся слух, что дивизию посетят маршалы Баграмян и Еременко. Началась лихорадочная подготовка. Сменили полуразорванные, заштопанные палатки, сменили постельные принадлежности. Несколько дней кормили лучше обычного. На линейке разучивали: «Здравия желаем, товарищ Маршал Советского Союза!» Когда выяснилось, что маршалы не явятся, отобрали новые палатки, хорошее постельное белье, а в столовой снова стали готовить так же плохо, как и раньше.
За день до окончания сборов я пропустил какое-то занятие, улегшись спать раньше времени. За это меня ночью послали в лес охранять лесопилку с большим складом досок, не дав оружия. Я отправился в наряд, подыскав подходящую дубину. Укрывшись в пилораме, я провел в полудремотном состоянии три часа. Внезапно я увидел, как метнулась тень. Я схватил дубину, отважно бросился во тьму, видя, как кто-то улепетывает с доской под мышкой.
— Стой! Стой! — заорал я.
Похититель уронил доску. Я увидел тщедушного солдатика, беспомощно озиравшегося вокруг.
— Дай доску! — заскулил он. Демобилизуюсь, домой посыпку послать надо!
— Не дам! — твердо сказал я, оберегая социалистическое имущество.
— Дай! — заныл солдатик.
— Не дам! — безжалостно сказал я, и солдатик уплелся восвояси.
Прошло некоторое время, и я заметил вместо одной две тени. Я ринулся на похитителей, размахивая дубиной. Новые воры помогли скрасить мне последний час дежурства, ибо один из них оказался настоящим барыгой, все это время проклянчившим у меня доски. Но я не пошел ни на какие уступки. Моим счастьем было то, что в ту ночь не приезжали воровать доски офицеры с грузовиками.
42
Провинциальный городок.
Где люди нечестолюбивы,
Гостеприимны и просты,
И мировых скорбей чужды.
После Дорогобужа я впервые отправился в Меленки. Это был маленький районный город примерно с пятнадцатитысячным населением. Как и все русские города, он рос за счет исчезающей деревни. Меленки были окружены лесами. На юге и востоке была Рязанщина. Всего в нескольких километрах оттуда жила солженицынская Матрена. Когда-то лес очень близко подходил к городу, но, постоянно истребляемый, отступал и отступал. Через город протекала речушка Унжа, по которой местами можно было плыть на лодке. Достопримечательностей в Меленках не было. Собор был уничтожен, а на его месте разбит сад. От старой Владимирской Руси сохранились лишь гимназии и несколько каменных домов. В слободе Приклон оставалась действующая церковь, восстановленная после войны. Была еще церковь в деревне Воиново в пятнадцати километрах от Меленков. От Меленков вело четыре дороги: на Муром, Бутылицы, Касимов и Ляхи, но только две из них были вымощены булыжником. Самым большим соседним городом был Муром. В лесу водилось так много грибов, что избалованные меленковцы не признавали за грибы лисички. Главным нервом города был большой льнокомбинат, построенный до революции. На нем работало большинство местного населения.