В марте 1956 года я получил, наконец, справку о реабилитации отца, которая, как мне тогда казалось, навсегда подводила итог моих счетов с государством.
В виде компенсации за восемнадцать лет голода, унижений, страданий, бесправия я получил двухмесячную зарплату отца. Я тут же поставил вопрос о возвращении нам жилплощади, но заврайжилотделом категорически заявила: «У нас семьи за отцов не отвечали!»
Я посетил институт истории партии МК, которым когда-то заведовал отец. Меня тепло встретил его заведующий Г. Костомаров, бывший некогда заместителем отца.
Неожиданно к нам домой в Даев переулок пожаловал гость — Абрам Бейлин, тот самый, который был в Павлодаре водовозом. Его трудно было узнать в добротном пальто. Исполненный чувства собственного достоинства, пришел он, не просто проведать меня, а узнать, не осталось ли каких-либо материалов, связанных с ним.
Как и Мальков, он не любил рассказывать, что случилось с ним после 1948 года, но догадаться было нетрудно. Почти всех, кто уже отбыл ссылку к этому сроку, снова забрали.
Более практичные Бейлины успели купить Хороший дом под Москвой, и Бейлин вернулся туда после освобождения. Его реабилитировали и даже выбрали депутатом поселкового совета. Потом он удостоился более высокой почести, будучи назначен председателем Белорусского землячества старых большевиков в Москве. В основном это были бывшие бундовцы, и я за глаза называл их старыми меньшевиками.
Нашел меня и Александр Маркович Криницкий-Бампи, который в это время работал профессором марксизма в заочном педагогическом институте. В 1928 году он ездил на Кавказ к вдове бывшего руководителя Белоруссии Мясникова в надежде получить от нее архив, касающийся его деятельности в Минске. В связи с этим ему пришлось искать протекции у Ежова, который был уже восходящей звездой и отдыхал в это время на Кавказе. Так же, как Н. Я. Мандельштам, Кривицкий утверждал, что Ежов в то время был общительным и доброжелательным человеком, кстати, очень боявшимся своей жены. И отец, на мой вопрос, что из себя представлял Ежов, отвечал, что его сделали таким, каким он стал, а раньше это был хороший человек.
Криницкий рассказал кое-какие детали убийства Кирова. Когда начальник Ленинградского НКВД Медведь, которого Криницкий хорошо знал со времен гражданской войны, узнал об убийстве в Смольном, он в декабрьский мороз побежал туда в тапочках. Как известно, Сталин сделал Медведя козлом отпущения за убийство, им же самим организованное. Будто бы, когда Николаев увидел Сталина, приехавшего в Ленинград, он радостно воскликнул: «Как я вас ждал, товарищ Сталин!»
После этого Сталин заперся наедине с Николаевым, и через несколько часов Николаев стал давать показания.
Я узнал, что Исаак, брат Израиля, который много способствовал страданиям нашей семьи, был давним стукачом и посадил немало людей. Вероятно, именно он настучал в 1947 году на Зяму Рубенчика, который почти одновременно с отцом нелегально пробрался в Москву. Кое-кто из старых больных евреев собрался было бить Исаака, но так и не довел свое желание до исполнения.
Василий Васильевич Парин дал мне прочесть перепечатанную и даже проиллюстрированную рукопись, которую он, Даниил Андреев и Лев Раков составили в привилегированной Владимирской тюрьме, и даже смогли ее оттуда вынести. Рукопись называлась «Новейший Плутарх» и состояла из пятидесяти юмористических биографий вымышленных людей. Там действовал опричник Данила Хрипунов-Иголкин, отличившийся тем, что просидел на игле целый пир, тем самым заслужив милость царя Ивана Грозного. Был там Цхонг, первый президент республики Карджакапта, политическая программа которого состояла в хождении босиком, освобождении домашних животных и строительстве в столице храмов всех религий, кроме протестантских.
В ряде биографий меня удивила религиозная тенденция, хотя и замаскированная иронией. Это исходило от Даниила Андреева, биография же Цхонга, написанная Раковым, была пародией на него. Перу Андреева принадлежали биографии создателей сект, например основателя секты «акселерантов», которые должны были как можно скорее кончить самоубийством, чтобы перейти в лучший мир.
Я очень заинтересовался Даниилом Андреевым, сразу же предположив, что рассказы «Новейшего Плутарха» вовсе не единственное, что он написал. Василий Васильевич не отнесся к моей просьбе свести меня с Андреевым с энтузиазмом. По его словам, Андреев был болен, а жена его враждебно относилась к попыткам установить с ним контакт... Сам Василий Васильевич написал, в частности, биографию злосчастного биохимика, который без должной проверки давал неграм средство для депигментации, которое охотно покупали негры-богачи, несмотря на протесты коммунистов, — эти хотели решить расовый вопрос другими средствами. Через пять лет все депигментированные негры стали зеленеть из-за непредвиденных последствий действия лекарства. Злополучный биохимик ничего не мог сделать и скрылся от клиентов. Тогда они образовали «Лигу зеленых мстителей» и стали искать биохимика по всем углам планеты. Еще через пять лет бывшие зеленые негры покраснели, потом вернулись в исходное состояние. Парин, Андреев и Раков пригласили участвовать в сборнике guest stars. Араб, сын имама Дальнего Востока из Харбина, написал историю о китайском губернаторе Гонконга, который во время опиумной войны задержал на целый день захват города англичанами исполнением крайне воинственного танца иероглифов. Задержка произошла потому, что английский адмирал очень удивился при виде танцующего губернатора.