Мише сопереживала мне. Я видел на ее опечаленном лице замешательство, которое сменилось возбуждением, больно ударив по мне.
– Значит, ты – наследник ришанской родословной и до сих пор ничего не сделал, чтобы вернуть власть? – с горящими глазами допытывалась она тогда. – Ты хотя бы представляешь, что мог бы совершить?
Ее назойливые вопросы добили меня. Ее надежда.
В ту ночь мы впервые сильно повздорили после стольких лет дружбы. Следующей ночью Мише исчезла и вернулась лишь на рассвете. Я места себе не находил. Она показала мне руку со свежим шрамом – след приношения крови.
– Мы отправляемся на Кеджари, – самоуверенно заявила она, как будто речь шла о прогулке или решении обучиться новому ремеслу.
Услышав об этом, я разбушевался, чего не позволял себе много лет. Я приводил все мыслимые доводы, стараясь отговорить ее от этой затеи. Но в конце концов перестал сопротивляться и согласился. Похоже, она знала, что так и будет.
После того гневного выплеска я ни разу не заводил разговор о своих чувствах по этому поводу. Недовольство я связал в тугой узел и спрятал поглубже.
Мне было трудно сердиться на Мише.
Но еще труднее было не выказывать своих тревог.
Участие в Кеджари – очень серьезный шаг. Сам того не желая, я часто думал о Мише и принятом ею решении. Редкостная удача спасла ей жизнь.
Победителем Кеджари мог быть только кто-то один. И как повела бы себя Мише, если бы обстоятельства сложились иначе?
Об этом я старался не думать.
Мише с упреком смотрела на меня. Я перевел взгляд на ее руку, лежавшую на колене. Шрамы от ожогов едва просматривались сквозь ткань рубашки. Мише предпочла сделать вид, что не заметила проявленного мной интереса.
Она вскинула голову и ободряюще улыбнулась:
– Да не кисни ты. Все повернется в нужную сторону. Так и будет. Я это знаю. Сейчас тяжело, но как хорошо, что ты здесь.
Я опять промычал что-то невразумительное. Если бы все было так легко, как в банальных оптимистических заверениях Мише.
– А ты-то как жила? – спросил я, искоса взглянув на нее.
– Я?
Ее лицо сделалось серьезным, но ненадолго.
Она беззаботно пожала плечами:
– Ты же меня знаешь. У меня все всегда в лучшем виде.
Да, я ее знал. Знал достаточно хорошо, чтобы понимать: она врет. И еще я знал, когда на нее нельзя давить, допытываясь правды.
Я взъерошил ей волосы, отчего Мише поморщилась и отвернулась.
– Такие длиннющие стали, – сказала она. – Надо обрезать.
– Мне нравится. Длинные волосы придают тебе другой вид.
Она нахмурилась, но, перехватив мой взгляд, снова улыбнулась:
– Вот я тебя и поймала. Ты же счастлив, что я снова здесь.
– Ничуть.
Да, она меня поймала. Виноват.
Глава шестнадцатая
Орайя
Райн сдержал слово. Мою входную дверь больше не запирали снаружи. Но я не торопилась радоваться такой благодати. Караульные наверняка продолжали следить за мной. И тем не менее… я радовалась свободе. На следующую ночь я отправилась в одиночку бродить по коридорам замка. Караульные и просто солдаты бросали на меня странные взгляды, однако никто не попытался остановить. Чем-то меня это задевало, но чем именно, я не понимала.
Возможно, причина была в том, что сам замок сильно изменился. Хаотичность сохранялась и сейчас. Я невольно сравнивала его нынешнее состояние с острым ощущением застоя, поразившим меня, когда я бродила по этим коридорам в дни Кеджари. Тогда я впервые заметила, что под внешним великолепием моего родного дома таится гниль.
Сейчас от застоя не осталось и следа.
Я остановилась на балконе, выходящем на пиршественный зал – одно из немногих помещений замка, которое почти не затронули перемены. Столы стояли в прежнем порядке, прочая мебель – тоже.
Перед мысленным взором промелькнуло жестокое поведение Винсента во время нашего последнего спора. Я помнила, как его ногти впились мне в руку. Он подтолкнул меня к перилам балкона и заставил смотреть на людей. Те падали на столы, словно обессиленный скот.
Я вздрогнула и отвернулась.
Физические упражнения – вот что мне требовалось сейчас.
Райн был прав. Я утратила навыки. Я сама это почувствовала, когда мы с ним вели поединок в арсенале. На следующий день у меня болело все тело.
Я повернулась, скользя взглядом по коридору, и вдруг отчетливо поняла, откуда взялось это странное ощущение.
Прежде мне этого не позволялось.
Пусть Винсент и не ставил внешние засовы на мои апартаменты, но его запрета было более чем достаточно, чтобы удержать меня от самовольных прогулок. Он уповал на мое благоразумие. Естественно, я нарушала запрет, но только днем и то вела себя словно тень, цепенея и сжимаясь от каждого услышанного шага.